Чернильные стрелы - [50]

– Тяжело, – пожаловался он, показывая на сумку с золотом, висящую у него на шее. Витаньери молча взял эту приятную тяжесть и повесил на плечо.

Публичные конюшни на ночь не закрывались, но добудиться сторожа было нелегко. Витаньери уже намеревался выбить замок, когда дверь отворилась, и заспанное, недовольное лицо соизволило поинтересоваться, кому это неймется в столь поздний час. Пришлось пообещать дать по морде, если отсутствие вежливости   к клиентам будет иметь место и в дальнейшем, или премию в виде монеты номиналом пятьдесят медяков, если добрым господам будут рады и приветливы.

– Тю, выбор слишком простой, – заявил сторож, прочистил горло и улыбнулся так, что его неприятно-сизая физиономия туго обтянулась кожей как армейский барабан.

Узнав, что уважаемым надобно, он мигом сбегал к коновязям и привел лошадей. Очевидно, ходить дважды было лениво, поэтому хлипкий мужик одновременно держал два повода и сгибался под тяжестью двух сумок и седел. Тойло сразу проверил швы на своем, но все оказалось в порядке. Хотя его накопления теперь выглядели несколько смешными по сравнению с тем, что висело сейчас у него на левом боку.

– Кхм... Господа довольны?

Наемник кивнул, а Ростримо кинул сторожу монету. Тот ловко ее поймал и проворчал, что вообще ночами спать надо. Тойло напомнил, что «по морде» никто не отменял, и пришлось вновь увидеть ту жуть, которую сторож выдавал за улыбку.

Потом была скачка по проселку, который совсем недавно компаньоны уже покоряли, и дальше на юг. Они остановились только тогда, когда лошади одновременно начали сбиваться с шага. Ростримо уверенно свернул в холмистый лесок, сквозь который шел тракт, и забрался в самую чащу еще на целый креп. Солнце уже светило вовсю, кусты кишели мошкарой, но ту больше заинтересовали взмокшие животные, а не люди.

Ступив на землю, Тойло почувствовал, насколько же он устал за эту ночь, и не столько физически, а именно головой и нервами. Наверное, такого ему не приходилось переживать еще никогда. Впрочем, он и сам догадался, в чем тут дело. Ведь до сегодняшнего дня всегда был кто-то, кто принимал решения, а витаньери Шалью выполнял приказ. Так было в Нарви, потом у Гормо, в других ватагах и грастери Ройсали. А концессии, как назвал это Ростримо, думать пришлось самому. Хотя шпион вроде бы и был формально главным, в конце концов это была его идея с налетом на дом господина Норка, на самом деле как такового лидерства у них в паре не было. Два равноправных партнера, которые должны и думать, и решать сами. Такого в жизни Тойло еще не было. И это оказалось неожиданно трудно.

Костер разводить на всякий случай не стали, обошлись холодной телятиной, сыром и подсохшим хлебом – Ростримо, оказывается, позаботился. От его былого цинизма и бесшабашности не осталось и следа, шпион явственно боялся. Тойло дружески хлопнул его по плечу и отсалютовал обкусанным уже бутербродом.

– Выше голову, боец!

Вагнер устало улыбнулся.

– Все кончилось? – с надеждой спросил он компаньона?

– Думаю, все только начинается. И мы даже не знаем, что у нас в той маленькой сумке. Смотри, мы можем сейчас поделить золото, сжечь, не открывая, сумку и разъехаться. Денег нам теперь хватит... На много хватит.

От такого предложения Ростримо встрепенулся. Одна мысль о том, что можно вот так вот осесть где-то и жить тихой жизнью, похоже привела его в ужас. Нет, не для того он ввязался во все это, чтобы превратить месть (куда же без нее, чтобы дамнорец ни говорил) и авантюру в банальный разбой. Глаза его снова начали разгораться, и даже обрюзгшие было щеки словно подтянулись, и лицо шпиона опять стало напоминать если не хищную птицу, то как минимум падальщика. А к тому спиной не поворачивайся, особенно если ты ранен или болен!

Ростримо решительно выхватил из сумки с золотом дипломатический кошель и резким движением сорвал печать.

– Чей это занк хоть? – спросил Тойло. Он так и сидел неподвижно, слегка улыбаясь, и не подумал даже остановить компаньона.

Любопытство – страшная вещь.

– Не знаю. Тут сургуч обычный, без голоса.

Вот тут витаньери похолодел. Он никогда не видел печатей с магической сигнализацией и даже не вспомнил о них, когда Ростримо ломал эту. А ведь могло случиться так, что сейчас Норк или кто-то еще получил бы сигнал, что в той стороне, примерно в стольки-то крепах какой-то идиот вскрыл не принадлежащую ему сумку. И это не говоря уже о том, что сам кошель мог полыхнуть ярким пламенем, сжигая свое содержимое и того, кто его открыл.

– Не беспокойся, дружище, я в этих делах поднаторел. Я же шпион, – ухмыльнулся Вагнер.

– И что?

– И то. Я хоть и не маг, но вот всякие волшебные ловушки видеть обучен. Без этого таланта я не был бы шпионом.

Тойло слегка успокоился. Объяснения Ростримо выглядели убедительными, хотя всегда есть шанс, что попадется замок, зачарованный кем-нибудь, что мастерство строить превзойдет умение дамнорца ломать. А тот, словно услышал мысли витаньери, продолжил:

– Я только видеть могу, – и он вздохнул. – Снять заклятие мне не дано. Зато, когда видишь, можно ведь обойти. Иногда.

– Как со столом?

– Как со столом. Это ведь не Норк стол зачаровывал, это куплен он такой был. Поэтому я лишь увидел, как его правильно открывать. А если бы Норк сам каждый раз заклятье накладывал, чтобы его каждый раз снимать самому, то я бы и не прикоснулся даже. Только он не может. Вроде бы...