Чернильная смерть - [45]

Женщины сгрудились в плотную кучку. Стража отогнала их от ворот, но они остались стоять у городской стены — старые и молодые, матери, дочери, бабушки. Минерва стояла в первом ряду. Она похудела за последние недели. Твоя людоедская история сжирает ее заживо, Фенолио! Зато она улыбнулась, когда услышала, что Перепел заезжал в замок посмотреть книжки и невредимо ускакал обратно.

— Он нас спасет! — прошептала она тогда, а вечером запела тихонько одну из безыскусных песен, гулявших тогда по Омбре, — о черной и белой руке Справедливости, о Перепеле и Черном Принце…

Переплетчик и метатель ножей против Свистуна и его закованной в латы армии? А почему бы и нет? Интересный сюжет, во всяком случае…

Мимо них проехали солдаты, сопровождавшие охотников, и Фенолио взял Деспину на руки. Следом шли комедианты, флейтисты, барабанщики, жонглеры, дрессировщики кобольдов и, конечно, Коптемаз, не пропускавший ни одного увеселения (хотя, по слухам, ему становилось дурно от таких зрелищ, как четвертование и выкалывание глаз). Дальше следовали пегие, как блики в Непроходимой Чаще, охотничьи собаки с псарями, следившими за тем, чтобы в день охоты свора была голодна. Наконец показалась и кавалькада охотников — впереди Зяблик, выглядевший совсем уж заморышем на рослом скакуне, курносый, большеротый, настолько же невзрачный, насколько его сестра была, говорят, хороша собой. Никто не знал, почему Змееглаву вздумалось именно его поставить господином над Омброй. Может быть, он сделал это по просьбе жены, которая наконец подарила ему сына. Но Фенолио подозревал, что Змееглав выбрал своего жалкого шурина за то, что тот никогда не сможет стать его соперником.

«До чего же он бледно выглядит», — подумал Фенолио с презрением, когда Зяблик с гордым видом прогарцевал мимо него. Видимо, в этой истории даже на главные роли нынче берут дешевых статистов.

Добыча знатных охотников была, разумеется, богатой: куропатки болтались на длинных шестах, как яблони на ветках, полдюжины ланей, придуманных Фенолио специально для этого мира, — их рыжеватая шкура до старости оставалась пятнистой, как у оленят (но эти, окровавленные, перекинутые через седло, не дожили до старости!), — зайцы, олени, кабаны…

Женщины Омбры молча смотрели на убитую дичь. Некоторые невольно проводили рукой по пустому животу или взглядывали на своих вечно голодных детей, дожидавшихся поодаль.

И тут — мимо понесли единорога!

Проклятая Сырная Голова!

В мире Фенолио единорогов не было, но Орфей сочинил одного только затем, чтобы Зяблик мог убить его на охоте. Фенолио прикрыл Деспине глаза рукой чтобы она не видела этот снежно-белый мех, запятнанный кровью. Розенкварц рассказывал ему на прошлой неделе об этом заказе Зяблика. Орфей получил немалую сумму, и вся Омбра гадала, из каких далеких стран Четвероглазый раздобыл это сказочное существо.

Единорог! Какие чудесные истории о нем можно рассказать! Но за истории Зяблик не платит. Да Орфей и не был на это способен. «Он создал его из моих слов! — думал Фенолио. — Из моих слов! — Ярость давила ему на желудок, словно тяжелый камень. — Ах, были б у меня деньги, я бы нанял воров и выкрал у мерзавца книгу, где он черпает слова! Мою же книгу! Ну почему я не сочинил для себя несколько кладов?» Да разве он думал о таких вещах — он, гордый Фенолио, придворный поэт Козимо Прекрасного, творец когда-то чудесного мира! От жалости к себе у старика выступили слезы. Чтобы утешиться, он вообразил убитого Орфея, залитого кровью, как этот единорог…

— Зачем вы переписываете наших детей? Оставьте их в покое! — Голос Минервы вывел Фенолио из забытья.

Увидев мать, шагнувшую наперерез лошадям, Деспина так крепко сжала тонкими ручонками шею Фенолио, что ему стало трудно дышать. Минерва что, с ума сошла? Хочет, чтобы ее дети остались круглыми сиротами?

Женщина, ехавшая на коне рядом с Зябликом, указала рукой в перчатке на босоногую, бедно одетую нахалку. Охрана направила на Минерву копья.

Минерва, да что же это! Сердце билось у Фенолио в горле. Деспина расплакалась, но не ее всхлипывания заставили Минерву отступить назад в толпу. На стене над воротами неожиданно показался Свистун.

— Зачем мы переписываем ваших детей? — крикнул он собравшимся внизу женщинам.

Разумеется, он был великолепно одет. Зяблик казался его конюхом. Нарядный, как павлин, Свистун встал между зубцами стены в сопровождении четырех арбалетчиков. Возможно, он давно уже стоял там, наверху, выжидая, что предпримет хозяйский шурин, когда увидит собравшихся женщин. Хриплый голос Среброносого далеко разносился в мертвой тишине, внезапно повисшей над Омброй.

— Мы переписываем наше имущество! — крикнул он. — Овец, коров, кур, женщин, детей, мужчин, хотя мужчин у вас теперь немного. Поля, овины, хлевы, дома, каждое дерево в каждой роще. Змееглав хочет точно знать, чем располагает.

Его серебряный нос по-прежнему торчал, словно клюв. Ходили слухи, будто Змееглав вдобавок велел выковать своему герольду серебряное сердце, но Фенолио был убежден, что сердце у Свистуна человеческое. Самые жестокие сердца — живые, из плоти и крови, они знают по опыту,