Чернильная смерть - [24]

— Не понимаю, о чем вы говорите, высокочтимый Бальбулус! — пролепетал Фенолио, не выпуская локоть Мо. — Библиотекарь… во Дворце Ночи? Нет, что вы, Мортимер никогда не работал по ту сторону Чащи. Он… он с севера…

До чего же старик не умел лгать. А казалось бы, сочинителю ложь должна даваться легко.

Ну а Мо и подавно этого не умел и потому молчал. И молча проклинал свое любопытство, нетерпение, легкомыслие… А Бальбулус все стоял и смотрел на него. «Как ты мог подумать, — спрашивал себя Мо, — что роль, подстерегшая тебя в этом мире, перестанет быть твоей только оттого, что вместо окровавленной рубашки ты наденешь новое черное платье? Как ты мог подумать, увязнув в этой истории по горло, что тебе удастся в замке Омбры на несколько часов снова стать переплетчиком Мортимером?»

— Ах, перестаньте, Чернильный Шелкопряд, — резко прервал Бальбулус Фенолио. — Неужели вы считаете меня полным идиотом? Конечно, я сразу понял по вашему рассказу, о ком идет речь. «Настоящий мастер своего дела». Слова выдают порой куда больше, чем нам бы хотелось. Уж вам ли этого не знать?

Фенолио молчал. Мо нащупал в поясе нож. Это был подарок Черного Принца, когда они уходили со Змеиной горы. «Держи его всегда при себе, — сказал Принц, — даже когда ложишься спать». Мо последовал его совету, но что сейчас толку от ножа? Он не дойдет живым и до подножия лестницы. Кто знает, может быть, даже Якопо сразу догадался, кто перед ним, и тоже поднял тревогу. Идите сюда, скорее! Перепел сам залетел в клетку! «Прости, Мегги, — думал Мо. — Отец у тебя дурак. И ради этого ты выручала его из Дворца Ночи, чтобы он теперь попался в плен в другом замке?» Почему он ее не послушался, когда они увидели Коптемаза на рыночной площади?

Интересно, есть у Фенолио песня о страхе Перепела? Страх нападал на него не перед битвой, о нет! Он приходил с мыслью об оковах, цепях, застенке, отчаянии за крепко запертыми дверьми. Вот как сейчас. Мо чувствовал вкус страха на языке, судороги в желудке, дрожь в коленях. Ну что ж, мастерская миниатюриста — самое подходящее место, где может погибнуть переплетчик. Но сейчас он снова был Перепелом — и разбойник проклинал переплетчика за легкомыслие.

— Знаете, что особенно поразило Таддео? — Бальбулус стер с рукава пятнышко охристого порошка, налипшего на синий бархат, словно цветочная пыльца. — Ваши руки. Ему казалось невероятным, что руки, привыкшие убивать, могут так бережно прикасаться к книжным страницам. У вас действительно очень красивые руки. Не то, что у меня. Взгляните! — Бальбулус растопырил пальцы и с отвращением посмотрел на них. — Руки крестьянина. Мясистые, грубые. Хотите взглянуть, на что они тем не менее способны? — И он отступил в сторону с приглашающим жестом, как фокусник, отдергивающий занавес.

Фенолио попытался удержать Мо, но, раз уж он попался в ловушку, надо хотя бы отведать приманки, которая будет стоить ему головы.

И вот они перед ним, иллюминованные страницы, еще прекраснее тех, что он видел во Дворце Ночи. На одной из них Бальбулус разукрасил свой инициал, растянулось по пергаменту, одетое в золото и темную зелень, а в его закруглении примостилось гнездо огненных эльфов. На соседней странице листья и цветы вились вокруг рисунка размером чуть меньше игральной карты. Мо проследил глазами их извивы и увидел тычинки, пестики, странные плоды, огненных эльфов и крошечных существ, которым не мог подобрать имени. На рисунке заключенном в эту искусную рамку, были изображены двое мужчин в окружении фей. Они стояли на фоне деревни, за ними теснилась толпа в лохмотьях. Один был черный и рядом с ним стоял медведь, на другом была птичья маска, а в руке он держал переплетный нож.

— Черная и белая рука Справедливости. Принц и Перепел. — Бальбулус смотрел на свое произведение с нескрываемой гордостью. — Мне, наверное, придется кое-что изменить. Вы еще выше, чем я думал, и осанка… Впрочем, что я такое говорю? Вы, наверное, вовсе не заинтересованы в том, чтобы этот рисунок изображал вас очень уж точно, хотя он предназначается, конечно, только для глаз Виоланты. Наш новый наместник, безусловно, его не увидит, поскольку ему, к счастью, нет никакой нужды карабкаться сюда по крутой лестнице. Для Зяблика ценность книги определяется количеством бочонков вина, которые можно за нее сторговать. И если Виоланта недостаточно хорошо спрячет этот лист, его скоро, как и все прочие творения моих рук, обменяют на эти самые бочонки или на очередной припудренный серебром парик. Зяблику повезло, что я — художник Бальбулус, а не Перепел, а то я пустил бы его надушенную кожу на пергамент.

Ненависть в голосе Бальбулуса была черна, как ночь на его рисунках, и на мгновение Мо увидел в непроницаемых глазах огонь, позволявший художнику создавать шедевры.

На лестнице раздались тяжелые, размеренные шаги, которые Мо так часто слышал во Дворце Ночи. Солдатские шаги.

— Какая жалость! Я с огромным удовольствием побеседовал бы с вами подольше! — вздохнул Бальбулус, когда дверь распахнулась. — Но боюсь, в этом замке вас желают видеть особы куда более высокого ранга.

Фенолио в отчаянии смотрел, как солдаты уводят Мо.