Черниговского полка поручик - [72]

Такой дерзости от Сухинова следователь не ожидал и был сильно раздражен.

Вскоре, припертый уликами, Бочаров сознался, что он уничтожил Казакова. Голиков еще не знал об этом. И когда его на очередном допросе спросили, что он знает о смерти Казакова, сказал:

— Это я его стукнул… за долги. Он долго не возвращал, тогда я его заманил в рощу и там… тяжелой корягой…

Следствие опять зашло было в тупик, но Сухинов, пытаясь выручить товарищей, решил взять вину на себя:

— Казакова убил я за ложный донос управляющему рудниками.

И только после того, как был обнаружен тайник с патронами, найдено припрятанное оружие, следствие пошло по правильному пути.

Русско-турецкая война. Император Николай уже несколько дней находился невдалеке от сражений. Восьмого августа 1828 года он прибыл в Одессу. Сидел в фешенебельной вилле, раскладывая пасьянс. В это время принесли донесение генерала Лепарского о сухиновском деле. Царь, прочитав, взглянул на дату, прикинул, что с тех пор прошло два месяца. За это время многое могло произойти. Он выпрямился, руки сжались в кулаки, на висках угрожающе вздулись жилы. Император силился вспомнить, кто такой Сухинов, и не вспомнил. Позвал флигель-адъютанта, велел принести «Алфавит».

«Алфавитом» называлась небольшая, в красном сафьяновом переплете книжица, изготовленная по указанию царя в одном экземпляре. В ней был перечень 570 фамилий бывших членов злоумышленных обществ и лиц, причастных к ним, с подробными сведениями о каждом. «Алфавит» хранился в особом ларчике под ключом. Уезжая, Николай всегда брал эту книжицу с собой, и сейчас он был доволен собственной дальновидностью.

Да, он нашел здесь нужную запись: «Поручик Сухинов. Допрошен и судим в Могилеве за бунт и измену. Приговорен к ссылке на каторжную работу вечно».

Николай I велел убрать «Алфавит» на место, удивленно пробормотал: «Странное дело, поручик… Чего же можно ожидать от полковников и генералов? Прикажу немедленно усилить стражу. Мало их повесил, мало…»

После недолгих размышлений император присел к столу и в адрес коменданта при Нерчинских рудниках генерала Лепарского написал грозное письмо. Заканчивалось оно словами: «…Я повелеваю Вам немедля всех предать военному суду, по окончании коего над теми, кои окажутся виновными, привести в исполнение приговор военного суда по силе § 7…

Николай.

В Одессе 13 августа 1828 года».

Заранее определил меру наказания — расстрел. Это предписывал седьмой параграф, на который он сослался.

Царское повеление еще было в пути, когда комиссия военного суда, учрежденная при Нерчинском заводе, в срочном порядке рассмотрев дело Сухинова, приговорила его к повешению, а его ближайших помощников — к расстрелу, предварительно подвергнув каждого тремстам ударам кнута. А Сухинову, окроме того, предписывалось выжечь на лице каленым железом клеймо каторжника.

Решение суда было отправлено коменданту при Нерчинских рудниках генерал-майору Лепарскому, который в отношении осужденных декабристов был единственным здесь царским уполномоченным.

Утром 30 ноября 1828 года Лепарский засел за официальный ответ начальнику Нерчинских заводов, в котором изложил следующее:

«Учрежденная в Нерчинском заводе комиссия военного суда для осуждения намеревавших к побегу из Зерентуйского рудника ссыльных с злоумышлением, чтобы под предводительством ссыльного же Сухинова сделать возмущение, взять насильственно в Зерентуйском руднике и Нерчинском заводе солдатские ружья, порох, пушки и денежную казну, идти по прочим рудникам и заводам, разбивать всюду тюрьмы для присоединения к себе колодников, приглашать и принуждать проживающих отдельно в казармах рабочих-ссыльных из жителей к общему бунту, истребляя все, что ему противиться будет. Пробраться в Читинский острог, где освободить государственных преступников, принять тогда с ними решительные меры к дальнейшим злодеяниям; и хотя он, Сухинов, ни в чем приписанном собственного сознания не учинил, а, напротив, опровергнул — учинить ему, Сухинову, смертную казнь, повесить».

Далее генерал предписывал: «Рассмотрев дело сие, нахожу, что комиссия военного суда заключила виновным приговор сходно с законом. Но согласно повеления государя императора за собственноручным подписанием от 13 числа прошлого августа, определяю: Ивана Сухинова расстрелять…»

Лепарский подписал письмо, задумался. «Вот тебе и поручик. А ведь только случайность помешала ему осуществить этот дерзкий план. Не зря, не зря генерал-губернатор Лавинский был все время так обеспокоен. Не знаю, что было бы дальше, но вся Сибирь могла оказаться в руках заговорщиков. Слава тебе, господи, что не свершилось…»

Лепарский подошел к темно-коричневому лику Николая-угодника, висевшему на стене, опустился на колени, трижды перекрестился. Затем возвратился к столу, поднял звонок. В комнату вошел слуга.

— Зови адъютанта! — распорядился, делая на конверте пометку: «Секретно».

Звезда графа Аракчеева закатилась вместе со смертью Александра I. И хотя он еще оставался членом государственного совета, но от политической жизни отошел. Из Грузино он почти никуда не выезжал, никого не принимал, еще при жизни Александра I после того, как дворовые убили его любовницу и управительницу имением Минкину, окончательно замкнулся, скис. Иногда на несколько дней приезжал в Петербург, жил в своем доме, что на Литейном.