Черниговцы - [80]

— Живуч! — с каким-то отвращением выговорил Кузьмин и окунул конец окровавленной шпаги в снег.

Он постоял над Гебелем, потом повернулся и, бледный, с трясущейся челюстью, прошел мимо Матвея в хату. Проходя, он задел Матвея плечом.

Гебель лежал неподвижно. Лицо его было разбито при падении на ступеньки крыльца. Мундир был замаран кровью. Пятна крови были кругом на снегу.

Время близилось к полудню. Небо было глубокое, синее, яркое. В отдалении, у оврага, теснилась кучка перешептывавшихся между собой мальчишек.

…Пятая рота выступала в поход на Васильков. Впереди играли марш музыканты. Вел роту Кузьмин.

Муравьев с братом поехали вперед, в Ковалевку, где квартировала вторая гренадерская рота. Щепилла и Соловьев отправились прямо к своим рогам, стоявшим около Василькова.

Рядом с Кузьминым шел Сухинов, мрачный и злой. Он был раздосадован, что удалось ускользнуть поручику Лангу.

— Черт длинноногий! ворчал он басом.

Солдаты шли неровными рядами, шагая не в ногу. Лица у всех были серьезны и хмуры. Только фельдфебель Шутов с довольным видом гладил свои седые усы. Отделяясь от колонны, он выравнивал ряды и подбодрял солдат.

— В ногу, братцы! — покрикивал он весело. — А ну, запевай, братцы!

Голос запевалы раздался в первых рядах, присоединилось еще несколько голосов — сиплых, несмелых. Потом подхватили другие. Песня крепла. Шаги выравнивались в лад с песней.

Во главе колонны, перед замолкшими музыкантами, взяв на плечи палки, маршировали мальчуганы.

Маленький Тараска с любопытством оглядывался на Анастасия Дмитриевича. Подобравшись к окошку караульни, он видел, как их «Настас Митрич» отделывал «рудого» начальника, усевшись на него верхом.

— Як вин його у харю, у харю! — повествовал он шепотом своим товарищам.

А Данило с важностью заметил:

— А чули, шо мени Настас Митрич казав? Шо це повстання за вильнисть![51]

Крепкая натура Гебеля взяла свое. Ни бешеные удары Сергея, ни штык Соловьева, ни шпага Кузьмина не могли его прикончить. Он все-таки ожил.

Но, придя в сознание, он догадался притвориться мертвым. По распоряжению Шутова, солдаты отнесли его как мертвого за деревню. Тут они бросили его у дороги, на краю обрыва.

Гебель выждал, пока они удалились, и понемногу сполз вниз по рыхлому скату. Прикосновение снега освежило его и придало ему силы.

Вскоре над оврагом послышались громкие голоса мальчиков. Они вернулись, проводив роту. Гебель поднялся на ноги, пошатнулся раз-другой и направился к мальчикам.

Мальчики считали «рудого» начальника убитым. Увидев, что он шагает к ним, они испугались и бросились врассыпную.

— Це ведьмак! — испуганно взвизгнул Тараска.

Гебель стал звать мальчиков. Потом вытащил из кармана серебряный рубль и, помахав им в воздухе, крикнул, что даст его, если кто сбегает в соседнюю экономию и достанет там лошадей. Мальчики поколебались.

— Це гроши ворожены! — предостерегающе шепнул Тараска.

Но несколько мальчиков постарше соблазнились и побежали в экономию, находившуюся в нескольких верстах от деревни.

Спустя некоторое время на дороге показалась коляска. В коляске сидел перепуганный управитель. Гебеля уложили в коляску и доставили в экономию. Тут ему снова сделалось дурно. Управительница охала, вздыхала и терла ему виски снегом.

Потом, когда он очнулся, она перевязала ему раны. Сколько его ни уговаривали управитель с женой передохнуть в экономии, он настоял на том, чтобы его везли немедленно домой в Васильков.

Управитель сам сопровождал Гебеля до деревни Снетинки, где стояла первая гренадерская рота под командой преданного Гебелю капитана Козлова. Тут Гебель переночевал. Самого капитана не было дома.

За раненым ухаживала старушка, мать капитана, очень польщенная тем, что может услужить начальнику своего сына.

Утром следующего дня Гебель в коляске капитана Козлова был отправлен к своей супруге Христине Федоровне. Она всплеснула руками, когда его ввели под руки в дом, одетого в тулуп управителя и с головой, наглухо обмотанной женскими шалями, так что не было видно лица.

— Бармгерцигер готт![52] — воскликнула она, распаковывая своего мужа. — Густав, что они с тобой сделали!

XVIII. МАЙОР ТРУХИН

В среду, 30 декабря, город Васильков с утра был в волнении. Известие о том, что вечером был привезен командир полка, весь израненный и избитый, мгновенно облетело город и разнеслось по уезду.

С ужасом передавали друг другу, что бунтуют везде мужики, что они уже разгромили экономию графини Громницкой и ограбили сокровища графини Браницкой.

Усатый помещик Милевич, в польском казакине и высоких сапогах, прискакал из своей деревни Мотовиловки и требовал воинскую команду для усмирения крепостных девок. Он клятвенно уверял, что когда одна из девок разбила сегодня утром чашку, то жена его не посмела даже ее ударить.

— Свенты Езус, то бунт! — восклицал он с азартом. — Жена замкнулась в комнате и плачет. Она боится пускать к себе девок.

В доме Гебеля с утра толкались посетители. Одни выходили, другие приходили. Христина Федоровна, жена Гебеля, принимала всех в гостиной и чувствительно наклоняла голову набок с видом полной покорности судьбе.

— Ах, этот Муравьев такой злодей! — говорила она. — А Густав такой доверчивый…