Черниговцы - [76]

Солдаты, увидев приезжих, вошли в караульню, помещавшуюся в кухне, налево от сеней. На крыльце остался только фельдфебель Шутов.

— Анастасий Дмитриевич еще не бывали обратно, доложил он офицеру, почтительно кланяясь в то же время его спутнику.

— Нужно тотчас послать в город записку Анастасию Дмитриевичу, — сказал офицер. — Вели достать лошадей и выбери кого-нибудь понадежнее.

И, пройдя в первую комнату, офицер поспешно написал:

«Анастасий Дмитриевич! Я приехал в Трилесы и остановился в вашей квартире. Приезжайте и скажите барону Соловьеву, Щепилле и Сухинову, чтобы они тоже приехали как можно скорее в Трилесы. Ваш Сергей Муравьев».

Передавая запечатанную сургучом записку солдату, явившемуся к нему по приказанию Шутова, он сказал:

— Доставь Анастасию Дмитриевичу в собственные руки. Скачи без промедления.

— Понимаем, — ответил солдат с добродушной улыбкой и бережно завернул записку в кумачовый платок, который он нарочно раздобыл для этого случая.

А на крыльце мальчики плотным кольцом окружили седоусого фельдфебеля и расспрашивали, кто такие приезжие.

— Сергей Иванович над Анастасием Дмитриевичем начальник, — объяснил фельдфебель.

— А чи вин добрый? — любопытствовал маленький Тараска.

— А такой, что лучше не надо! — отвечал фельдфебель.

— Гей, хлопцы! — крикнул Данило. — В снежки!

И мальчики всей ватагой снова понеслись к оврагу.

Сергей и Матвей приехали в Трилесы вдвоем. С Бестужевым они расстались в Бердичеве. Бестужев свернул на Брусилов, чтобы известить о начале восстания полковника Набокова, находившегося там со своим Кременчугским полком, и полковника Пыхачева, командира пятой артиллерийской конной роты.

Братья расположились в хате Кузьмина. Просторные сени отделяли чистую половину от кухни, занятой караулом. Чистая половина разделялась деревянной перегородкой на две комнаты. Одна была светлая с двумя окнами: на улицу и на обнесенный высоким забором двор. Тут стоял старый, продавленный диван с вылезавшей из-под рваной обшивки мочалой. На стене среди картинок и пасхальных яичек висело тусклое зеркальце. Другая комната была совсем маленькая, без окон. Там стояла простая кровать с тюфяком, набитым соломой.

Затихал перезвон мальчишеских голосов над оврагом. Небо стало лиловым и скоро покрылось мигающими точками звезд. В темноте засветились желтыми огнями окна хат.

Братья Муравьевы долго беседовали перед сном. На продавленном диване была приготовлена постель для Матвея. На столе перед диваном горела одинокая свеча и лежал раскрытый томик Жуковского. Матвей сидел на диване, Сергей против него на табурете.

— Обдумай, Сережа, — ласково говорил Матвей.

— Я решился, Матюша, — тихо ответил Сергеи. — Бестужев станет во главе восьмой дивизии и гусарских полков. Он овладеет Житомиром, и колеблющиеся должны будут ему подчиниться. Одновременно я с Черниговским полком и семнадцатым егерским ударю на Киев. Я уверен в успехе, Матюша! — заключил он и улыбнулся.

— Ты ослеплен, Сережа, — сказал Матвей и печально покачал головой. — Ты хочешь чуда. Но я не верю, не верю!

— Так или иначе, но мы выполним долг до конца, — произнес Сергей.

— И наша гибель будет ужасна, — откликнулся Матвей.

Сергей ушел спать в каморку. Он выложил на столик, стоявший у кровати, заряженный пистолет, лог па спину не раздеваясь и сразу уснул.

Матвеи сидел на диване в первой комнате. Он слышал ровное дыхание Сережи. Пламя свечи перекручивалось, пригасало и снова поднималось, острым язычком кверху. Матвей снял щипцами нагар, и свеча стала гореть ровнее.

Он придвинул томик Жуковского и прочел:

Вихрем бедствия гонимый,

Без кормила и весла,

В океан неисходимый

Буря челн мой занесла…

Матвей задумался, откинувшись на спинку дивана. Его клонило ко сну. Он снял свой серый сюртук с большими светлыми пуговицами, задул свечу и улегся.

Тяжелая дремота овладела им ненадолго. Ему представилась прямая, уходящая вдаль дорога, освещенная ослепительным солнцем. Посреди дороги рогатка — полосатая рогатка. Он бежит по дороге и хочет перепрыгнуть через рогатку, но ноги точно прилипли к земле. Перед ним уже не рогатка, а чья-то мохнатая голова с вытаращенными, страшными глазами. Он подпрыгивает тяжело и неловко, старается взлететь на воздух, но кто-то схватывает его за ноги.

Матвей дернулся и проснулся. Приподнявшись на постели, он с трудом перевел дыхание. Выбил огонь и зажег свечу. Потом, наскоро накинув сюртук, выбрался через пустые сени наружу, на крыльцо.

Млечный Путь перекинулся с одного края деревни на другой. Было тихо.

Вдруг звякнули где-то бубенцы и замолкли. Матвей стал глядеть в туманную даль дороги. Опять послышался звон бубенцов и потонул в молчании.

На горизонте, в другой стороне деревни, вставал уже бледный свет утра. Бубенцы зазвенели где-то вблизи, резко и часто. Послышался храп лошадей, и Матвей различил в полумраке въезжавшие в деревню сани, запряженные тройкой. В санях сидело двое. Один был в кивере, другой в каске с высоким гребнем.

— Кто тут? — раздался начальственный окрик, когда тройка поравнялась с хатой.

Матвей молчал в оцепенении. Ему казалось, что наяву свершается какой-то страшный сон.