Черниговцы - [54]
В зале шумный вальс. Бестужев в упоении кружится, осторожно обняв талию Сони. Сергей, улыбаясь, танцует с племянницей Троилинского. Матвеи, заложив руки за спину, останавливается у огромного окна в зимний сад.
Мимо проходит его сестра Элен под руку с мужем, Семеном Капнистом. Чем она так довольна? Зачем она так манерно обмахивается веером? Матвей раздражен против всех.
— Что с тобой? — обращается к нему Элен, заметив его странный взгляд.
— Я устал, — холодно отвечает Матвей.
— Поди отдохни, — советует Семен Капнист. — Тебе приготовлена постель рядом с нашей комнатой.
— Я не останусь ночевать, — говорит Матвей.
Показывается Алексей. Он уже в своем адъютантском мундире — сияющий, розовый, с мягкими вьющимися волосами. Его подхватывает за локоть Сергей. Оба идут, оживленно о чем-то толкуя.
«Вероятно, о делах тайного общества, — думает с негодованием Матвей. — Ведь этот мальчишка у них тоже деятель!»
Сергей удивлен хмурым видом Матвея.
— Ты нездоров? — спрашивает он, приближаясь.
— Музыка и шум утомляют меня, — отвечает Матвей. — Я отвык от этого.
— Матвей Иванович отшельник, — с легкой насмешкой говорит Алексей. — Он презирает свет и его развлечения.
Матвей внезапно бледнеет.
— Извольте молчать! — говорит он, задыхаясь и делая угрожающий шаг вперед.
Еще секунда — и он ударит Алексея. Сергей едва успевает удержать его руку.
— Пустой мальчишка! — продолжает Матвей. — Я вас научу, как шутить надо мной! Вы мне дадите удовлетворение.
— Я готов, — отвечает Алексей, тоже бледнея.
Кругом начинают оглядываться. Сергей и Элен успокаивают Матвея
— Ведь это такие пустяки, — говорит Элен. — Алеша такой милый мальчик, он совсем не хотел тебя обидеть!
Танцы продолжаются. К князю Репнину подходит официант и докладывает что-то, почтительно склонившись к его уху.
— Курьер из Москвы? — переспрашивает князь Репнин, вставая.
— Провести в кабинет! — приказывает Трощинский.
Через некоторое время в дверях кабинета показывается князь Репнин, взволнованный и серьезный. Он делает знак Трощинскому. Трощинский скрывается в кабинете.
— Что случилось? — слышатся тревожные голоса.
Музыка гремит на хорах. Сплетается и расплетается гирлянда кадрили.
Появляется Трощинский. Он бледен, лицо неподвижно. Музыка обрывается, и среди наступившей тишины раздается твердый голос Трощинского:
— Государь скончался в Таганроге.
Трощинский быстро удаляется, снова затворяются двери кабинета.
Минуту длится молчание. Где-то слышится всхлипывание: это всхлипывает в углу толстая барыня в желтом чепце. Потом начинается оживленный разговор:
— Отчего он умер? Почему в Таганроге? Что за болезнь? Никто и не знал, что он болен…
В портретной собрались братья Муравьевы, Алексей Капнист и Бестужев. Бестужев рыдает, как ребенок, стискивая руки Сергея.
— Все кончено, теперь мы погибнем! — повторяет он. — Как раз теперь, когда сердце полно жизни и счастья…
— Мы едем немедля, прямо отсюда, не заезжая домой, — отрывисто говорит Сергей. — Матюша, — обращается он к брату, — ты известишь Аннету, что я не мог с ней проститься.
Матвей смотрит на брата.
— Ты ошибаешься, Сережа, — отвечает он печально. — Я не оставлю тебя. Что бы ни было, я буду с тобой до конца, Сережа.
Сергей изо всей силы сжимает Матвея в объятиях.
— Алеша, руку! — приказывает он. — Матюша, и ты Вот так.
Он соединяет руки Алексея и Матвея.
— Вот так, говорит он. — В эту минуту забудьте о ссоре!
А Соня Капнист, которая, проходя мимо двери портретной видела, как рыдает Бестужев, потом умиленно шептала Полине:
— Бедный, он так любил государя!
XIII. ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ ДЕКАБРЯ
В марте 1825 года князь Трубецкой, полковник Преображенского полка, управлявший вместе с Рылеевым Северным обществом, покинул Петербург и перешел на службу в Киев, в штаб четвертого корпуса, которым командовал генерал Раевский, герой двенадцатого года. Он сделал это по настоянию Рылеева, который считал необходимым наладить постоянную связь с Южным обществом для установления единого плана действий. Сношения с Пестелем Трубецкой вел через Сергея Муравьева, который находился под Киевом, в Василькове, где стоял Черниговский полк. Приезжая в Киев, Сергей останавливался у Трубецкого, в его квартире на Крещатике. Вечером оба удалялись в кабинет, и там беседы их затягивались часто за полночь.
Сергей обворожил Трубецкого и молодую жену его, Екатерину Ивановну, своей необыкновенной мягкостью, за которой чувствовался, однако, твердый, мужественный характер.
Екатерина Ивановна ничего не знала о политических замыслах мужа: все переговоры по этому предмету были для нее тайной. В Сергее она видела только обаятельного, остроумного человека с чуткой, возвышенной душой и глубоким пониманием искусства. Он пел иногда, а она аккомпанировала ему на клавесинах. Его пение вызывало у нее слезы: так задушевно, так удивительно нежно звучал голос этого армейского подполковника.
За ужином говорили о литературе.
— Возвышенное направление поэзии Байрона, — говорил Сергей, — следует отнести к нашей эпохе, когда рушилось столько ложных идей и старых предрассудков. Умы освободились от оков и устремились к мыслям, открывающим новые горизонты, сердца помолодели и обратились к чувствам более благородным и, главное, деятельным. Наша эпоха полна событий, мы дети двенадцатого года. Люди поняли, в чем истинное счастье, достойное великого назначения человека. Вот почему и поэзия заговорила языком более мужественным. В Англии Байрон у нас Пушкин, Рылеев. Их стихи полны огня — сравните их с сонными творениями прежних поэтов. Я, впрочем, не скажу этого о Радищеве, да и у Державина есть горячие строки, вылившиеся из сердца, при всей отсталости его понятий. И это движение в нашей поэзии, раз возбужденное, не замрет никогда. За Пушкиным и Рылеевым пойдут другие…
