Черная тропа - [137]

- То-то и оно, что нет. Заночевать придется. Вот я и пришел к вам за советом: не знаете, у кого посвободнее?

- Да у нас же, у нас, мил человек! С превеликим удовольствием гостя такого примем. Двое нас на всю хату - я и дочка. И о чистоте не сомневайтесь. В комнатах у моей Насти, как в веночке.

Действительно, в горнице, куда ввел меня старик, было чисто и уютно. Недавно побеленные стены отдавали белизной, радовала взор веселая роспись на зеркале грубки, пестрели цветными узорами искусно вышитые полотенца. Пучки сухого шалфея и богородицыной травки, засунутые за большой портрет военного в форме сержанта, наполняли комнату немного терпким ароматом.

- Зять мой… Погиб на фронте, - пояснил старик. Он открыл дверь в соседнюю комнату и кликнул:

- Настя, иди принимай гостя!

В дверях показалась еще молодая женщина. Загорелое ее лицо и веселые карие глаза были приветливы.

- Просим садиться, - молвила она певучим голосом. - С батей пока побеседуйте, а я вечерять вам соберу.

Молодая женщина быстро засновала по комнате, ловкими движениями оправляя скатерть, накрывая на стол, нарезая хлеб.

Вскоре на столе появились традиционные соленые огурцы и помидоры, вспотевший, обвязанный чистой тряпочкой кувшин, сложенная аккуратными колечками домашняя колбаса, большой кусок сала.

Старик с лукавой усмешкой похлопал рукой по кувшину:

- Тоже собственного приготовления. Наливочка! Употребляете? Или, может, сбегать в сельмаг?

- Со своим уставом в чужой монастырь не ходят, - сказал я, присаживаясь рядом с хозяином.

- Ну, тогда налей, Настуся, по первой и с нами хоть пригубь.

- Почему же только пригубить? - спросил я.

- Она дояркой в колхозе, и самое время на работу бежать, - объяснил старик.

Когда Настя ушла, Трофим Петрович налил по второму стаканчику, выпил, крякнул и еще более оживился.

- Что же вы сала даже не попробовали? Да и то сказать, закуска-то не порезана. Подождите, я сейчас! - Он открыл ящик стола, вытащил большой нож, снял с него чехол, быстро и ловко нарезал сало тоненькими ломтиками.

Я взял в руки отложенный в сторону чехол и обомлел.

«Такой же, из сырца, дратвой шит!» - пронеслось в голове, и я невольно с подозрением взглянул на старика.

К счастью, он не заметил моего взгляда, а я успел овладеть собой.

- Орудие у вас надежное! - сказал я, будто невзначай, рассматривая нож.

- Резник я, - пояснил старик. - Хожу по дворам, кабанов режу. Мне без такого орудия невозможно.

- Сами, наверное, сделали?

- Нет, я по этой части не мастер. Дед Карпо подарил мне, когда я колол у него кабанчика. Говорит, сам выковал.

- А ножны тоже он шил?

- А как же! Дед Карпо у нас, как говорится, и швець, и жнець, и на дуде игрець! На все руки мастер!

- У меня есть охотничий нож. Надо бы попросить его сделать ножны. Как вы думаете, дедушка, возьмется?

- О, это он вмиг сделает!

- Сделать-то, может, и сделает, а вот где кожи достать? Случайно, у вас не завалялось кусочка?

- Из своего материала пошьет. Чинбарит он потихоньку. - Спохватившись, что сказал лишнее, старик поправился: - Для себя, конечно… для обихода, так сказать, домашнего…

Чтобы не насторожить своими вопросами хозяина, я незаметно перевел разговор на другое. Поговорили мы об охоте и рыбной ловле, вспомнили старину. Старик, уже изрядно подвыпивший, сел, по-видимому, на своего излюбленного конька.

- Эх, мил человек! - говорил он, сокрушенно покачивая головой. - Уж слишком легкая жизнь теперь пошла. А оно-то, легкое, трудностью иногда к человеку оборачивается. Привыкает он жить на легких хлебах. Ведь раньше как было? И обувку, и одежку - все на себя - своими руками. Штаны - полотняные, постолы - сыромятные, кожух - собственными руками дубленный, одеял и совсем не знали - рядна ткали. Оно, конечно, трудно, да мастерство человек приобретает, а науку, люди добрые говорят, за плечами не носить… А теперь? Чуть что, берешь денежки - и в кооперацию. Да еще капризничаешь: и то, мол, не по фасону, и это, мол, цвету скучного. А бабы-то и совсем разбаловались - нитки ссучить не умеют! Я уж свою Настеньку корю, корю… Вспомни свою матку, говорю, первой мастерицей она в селе была.

- Остались же у вас старики, которые прежнее мастерство помнят? Вот бы и учили молодежь. Вы сами рассказывали только что про деда Карпа, про его золотые руки…

- Э, дед Карпо к нынешнему времени духу неприветливого!

- Отчего же это так? Плохо ему в колхозе живется?

- Почему плохо? - удивился старик. - Дай боже всем добрым людям нашего достатку! А только, видите ли, в чем тут дело, - старик придвинулся ко мне поближе и доверительно зашептал: - Несоответствие в их семье получилось!

Я не понял:

- Как это?

- Породнился он с людьми нехорошими. Дочку свою единственную за молодого Савчука выдал, за Степку. А тот с детства отцовским духом напитанный. Федор-то Савчук, Степкин батька, все раньше возле куркулей терся. Ну, потом, конечно, винился: темный, мол, был, опутанный. Люди поверили. А он, гад, только затаился! Как гитлеровцы пришли, сразу нутро свое гадючье показал: начальником полиции при оккупантах сделался. И сыночек тоже в полицаи подался. Намучился народ от них!

- Что же, Савчуки эти и сейчас в селе?