Черная тропа - [135]

- Звонили из Борового. Ночью убит председатель колхоза Неврода. Убийцы скрылись…

Минут через десять мы снова мчались по тряской лесной дороге, но уже в другом направлении.

В пути Костенко коротко рассказал нам все, что знал о Невроде.

- В прошлом бедняк, Неврода был организатором колхоза. Долгие годы - в нем председателем. Среди односельчан да и во всем районе пользовался большим авторитетом. Прекрасный хозяин, сумевший правильно определить направление в развитии колхоза. Тут всё пески, и зерновые давали низкий урожай. Зато лен родил хорошо. Неврода и занялся выращиванием льна. Хорошо поставлено в колхозе животноводство и огородничество. Все это дает возможность высоко оплачивать трудодень и позволяет делать значительные капиталовложения в строительство. Вы и сами увидите, что колхоз зажиточный. А ведь раньше здесь народ перебивался только картошкой да яблоками! Жгли лучину! Теперь даже не верится, когда увидишь вечером ярко освещенное электричеством село… Да, многое сделал для своего села Неврода. Хороший, настоящий был человек!

Минут через сорок, миновав небольшое лесное озеро, мы выехали на обсаженную вербами плотину, примыкавшую к главной сельской улице.

С первого взгляда на эту улицу можно было понять, что здесь произошло какое-то необычное событие.

Возле хат молчаливыми группами толпились колхозники - на лицах тревога, растерянность, горькая печаль.

Изуродованное тело Невроды лежало на подостланной ряднине в сенях, где он и был убит. Над убитым склонилась женщина в белом халате. Отрекомендовавшись врачом судебно-медицинской экспертизы, она коротко сообщила нам о предварительных данных осмотра тела погибшего:

- Восемь ножевых ранений, два из них тяжелые - в голову и область сердца. Они-то и послужили причиной смерти. Остальные ранения были нанесены, по-видимому, «для верности», когда Неврода уже упал. Об этом свидетельствовал характер ран: очевидно, орудие убийства - нож - был направлен сверху вниз.

В горнице нас встретила жена Невроды. Ее покрасневшие от слез глаза горели лихорадочным блеском. Нетрудно было понять, что женщина мобилизовала все свои душевные силы, чтобы сохранить спокойствие в эти трагические минуты.

- Мы уже спали, - прерывающимся голосом рассказывала она, - как вдруг раздался стук в окно. Я проснулась первая и разбудила мужа. Не одеваясь, он подошел к окну и спросил: «Кто там?» Голоса, что ответил с улицы, я не признала, а слова разобрала точно: «Выдь, дядя Неврод, на минутку, важное дело!» Муж вернулся к кровати и натянул только брюки. Пошарил было, чтобы свет включить, да тут снова застучали, уже в дверь. Ну. он и пошел в сенцы. «Боюсь, не сталось ли что с Зорькой, ведь телиться должна», - сказал он мне на ходу. За нашу Зорьку я и сама беспокоюсь, ведь это рекордсменка наша, на сельскохозяйственную выставку готовили. Накинула я юбку, стала кофточку одевать, а муж тем временем уже запоры, слышу, открыл. Мне бы броситься в сени, а я один рукав натянула да так и стою, прислушиваюсь - все эта самая Зорька на уме вертится. И вдруг… - Женщина застонала и сжала голову руками.

- Передохните немного, успокойтесь, потом расскажете, - невольно вырвалось у меня.

- Ох, не успокоиться мне до самой смерти, до конца жизни не забыть последнего его крика! Словно обезумела я, заметалась по комнате, да все шарю свет зажечь, да все шарю свет… Потом уж поняла, что и сама кричу, когда дети проснулись и заплакали. Ну, выбежала я в сени, а он, вижу, лежит, а улицею, от крыльца нашего, двое бегут. Мне бы кинуться людей кликать, а я к нему… Упала рядом с ним да так и замерла…

- Муж ничего не успел сказать? Не узнал убийц?

- Видать, узнал, все силился что-то сказать, да только слова у него не получались, а хрип один и клокотание в груди. Ведь в сердце-то самое, ироды проклятые, угодили! В его-то сердце, что к людям всегда с ласкою, с заботою, со старанием. Ой, молю вас, молю вас, товарищи дорогие, найдите этих каинов проклятущих! Пусть станут и в глаза моим сироткам посмотрят, пускай мое вдовье горе к самой сырой земле их придавит!

Женщина заметалась по хате, снова охваченная неистовством своего горя. Из смежной комнаты выскочил мальчик лет двенадцати и маленькая девчурка. Вцепившись в подол материнской юбки, девочка зарылась в нее лицом, вся сотрясаясь от рыданий. Мальчик, охватив плечи матери уже крепнущими руками, со сдержанностью взрослого настойчиво и ласково твердил:

- Мамо, не плачьте!… Годи, мамо!…

Много раз я сталкивался с несчастьями людей, но горе этой осиротевшей семьи особенно меня взволновало. Чувствуя, как к горлу подкатывает тугой комок, я поспешно вышел в другую комнату.

Это была маленькая спаленка, и все в ней дышало мирным покоем. Размеренно тикали ходики. На широкой кровати с откинутым одеялом свеже поблескивали простыни. На таких же белоснежных подушках сохранились небольшие вмятины - след, оставленный головами спавших людей. На полу у кровати стояли ботинки Невроды, а на стуле лежал его пиджак. Хорошо отглаженная чистая сорочка, очевидно, была приготовлена еще с вечера. Рядом с ней в скатерть была вколота иголка с белой ниткой и рассыпано несколько пуговиц. Видно, жена Невроды перед самым сном приводила застежку сорочки в порядок. Могла ли она тогда подумать, что муж никогда больше не наденет этой рубашки?