Чёрная стая - [15]

— Бог на стороне того, кто лучше стреляет, — возразил Войцех, — и молиться тут без нужды. Впрочем…

Он глубоко вздохнул и опустил голову.

— Я ведь даже не знаю, могу ли я это сделать, — тихо сказал он, — человека убить. Там, в собрании, я задушить его готов был, зарезать, как курчонка. Словно зверь во мне проснулся. Страшное это дело, Миша, темное. Но я тогда с собой совладал. А теперь…

Он встал из кресел и прошелся по комнате из угла в угол быстрым шагом.

— Пустое это все, Миша. Может, и не мне на Кавказ ехать придется. Обратного пути нет. Утро все решит.

* * *

К назначенному месту поехали верхами. Доктор уже был на месте, привезя доверенные ему на хранение пистолеты в четырехместной карете, в которой, в случае необходимости можно было и раненому помочь, и труп увезти. Давыдов с Бринком появились почти сразу же, не заставляя себя ждать. Секунданты отмерили расстояние, бросив барьерами серые гусарские плащи, немедленно припорошенные легким снежком, сдуваемым ветром с близлежащих деревьев.

— Хорошо, не метет, — заметил Бринк, — не то пришлось бы в молоко целить.

— Твоя правда, — согласился Сенин, — лучше, чтобы это дело с первого выстрела решилось, да малой кровью.

— Мирить их будем? — с надеждой спросил корнет. — Или безнадежно?

— Предложить надо, — вздохнул поручик, — не то скажут, что не по правилам все прошло. Но, помяни мое слово, оба откажутся.

Так и вышло. С каждой минутой, приближавшей решительный момент, Войцеху все больше казалось, что без этого испытания его мечты о славе и воинских подвигах — глупая мальчишеская бравада. Смерть, пусть даже такая нелепая, не страшила его, он был твердо уверен, что там, за гранью, ничего нет — темнота и пустота. Краткий миг, и сожалеть будет не о чем. Но мысль о том, что он станет причиной чьей-то смерти, приводила его чуть ли не в ужас.

— Сходитесь.

Войцех слегка вздрогнул. За размышлениями он почти не заметил, как стучал молоток, загоняя в ствол пули, как Сенин отвел его на место, как протянул ему пистолет, который Шемет бездумно взял, опустив дулом к земле. Словно в тумане Войцех двинулся вперед, алый ментик Давыдова пятном расплывался перед его взором на фоне искрящейся белизны. Снег легонько поскрипывал под ногами, и уже на третьем шаге он взвел шнеллер[3], но медлил нажать на спуск, хотя пистолет его смотрел прямо в грудь противнику.

«Ты должен решиться, — мысль стучала в висках Шемета, отдаваясь в горле противными спазмами, — ты должен выстрелить, иначе куда ты годишься, трус и тряпка?»

Он шел как во сне, когда тело словно проталкивается с ужасающей медлительностью сквозь вязкий воздух, и почти не заметил пули, горячо просвистевшей мимо его щеки, сорвав с плеча шелковые шнуры и пуговицу. С ближайшего дерева в небо сорвалась стайка ворон, огласив воздух хриплым карканьем. Алое пятно замерло, Давыдов после выстрела остановился, и Войцех, опомнившись, тоже замер на месте, все так же целя сопернику в грудь.

Кровь, стучавшая в висках, замолкла, и мысль, поразительная в своей простоте, ударила его молнией. «Ты можешь это сделать. Ты делаешь то, что должен, а потом живешь с последствиями».

В утренней тишине прогремел второй выстрел, вороны снова взметнулись в небо, и одна из них упала в двух шагах за спиной Давыдова.

— Вот вам результат, господа, — Сенин протянул слетевшую с доломана Шемета пуговицу на общее обозрение, — мне кажется, этого довольно.

Войцех кивнул, Давыдов, подойдя ближе, с удовлетворением оглядел трофей, который тут же сунул в свисающую с плеча ташку.

— Корнет вел себя безупречно, — заявил он, — и любому, кто выскажет сомнения в его храбрости, придется отвечать передо мной.

Он улыбнулся.

— Я - твой должник, Шемет. Я ведь тоже до этого утра под пулями ни разу не стоял. Так что…

— Я мог тебя убить, — перебил его Войцех, покачав головой, — я мог тебя убить…

— Где ж ты мог, когда ты в ворону стрелял? — удивился Давыдов. — У меня и сомнений нет, что ты в нее целил, так высоко руку при выстреле вскинул.

— Целил, — подтвердил Войцех, — когда понял, что могу это сделать. Когда понял, что у меня есть выбор.

— Черт бы тебя побрал, Шемет! — в сердцах воскликнул Давыдов. — Спасибо, друг.

Войцех с готовностью пожал протянутую руку.

Маскарад

В первые дни декабря полк перебрался на зимние квартиры в столицу. Войцех, уже привыкший к дружной полковой жизни, с тоской думал о возвращении к одинокому домашнему житью. По счастью, он стал невольным свидетелем разговора между поручиками Давыдовым и Сениным, сговаривающимися вскладчину снять комнатку с полу-пансионом у какой-нибудь вдовы-немки, и сумел предложить им свое бессрочное гостеприимство в столь сердечных и искренних выражениях, что друзья приняли приглашение без малейшей неловкости.

Утро проводили на службе, в манеже или на плацу, а дважды в неделю — на проспектах и площадях, готовясь к рождественскому параду. Серые плащи поверх надетых в рукава ментиков мало защищали от пронизывающего ледяного ветра, снег тяжелыми хлопьями оседал на этишкетах и орлах, клонил книзу султаны, забивался под воротник. Но с каждым днем гусары все ровнее держали ранжир даже в самых сложных перестроениях, и молодые офицеры с гордыми улыбками на посиневших от холода губах взирали на своих воинов.