Черная сотня. Происхождение русского фашизма - [89]
Одним из первых актов казачьего круга в 1991 году было решение о создании собственных банка и биржи для финансирования своей деятельности. Впрочем, это решение вряд ли привлекло особое внимание, чего не скажешь о сепаратистских лозунгах. Выдвигая их, казаки с одной стороны, клялись в вечной преданности России и готовности защищать ее от любых врагов, с другой — требовали собственной автономии и даже республики на Дону, ссылаясь при этом на закон от 26 апреля 1991 года о реабилитации народов, пострадавших от репрессий. Таким образом, казаки считали себя народом, отличным от русских, и выступали одновременно и как русские патриоты, и как сепаратисты[305]. Они требовали более сильного руководства в Москве и в то же время угрожали блокировать поставки продовольствия с Дона и Кубани в Москву и Санкт-Петербург.
Чтобы придать больше веса своим требованиям, донское казачье руководство призвало всех казаков записываться в военные формирования. Политические противники, такие, как Н. Передистый, редактор газеты «Демократический Дон», подверглись нападкам и избиениям[306]. Казацкие отряды отправились на рынки и железнодорожные станции в качестве «народных мстителей», дабы навести порядок и восстановить законность. Двое из шести арестованных за эти действия имели преступное прошлое: один сидел за изнасилование, другой — за спекуляцию. На станциях казаки вскрывали багаж пассажиров и отнимали мясо, масло и другие продукты. На рынке они потребовали, чтобы торговец снизил цену на лук и мандарины с 20 до 15 рублей, а получив отказ, забрали товар и раздали его нескольким детским домам и школам[307]. Перед походом казаки явились в церковь за благословением; священник, который дал его, вероятно, не знал об их намерениях. Куда бы они ни приходили, они кричали: «Долой инородцев!» Игра в робин гудов не всегда была невинна: в Новочеркасске группа молодых казаков забила человека насмерть только потому, что он был похож на армянина или грузина. Однако даже если помыслы казаков оставались в целом чистыми, то попытки создать альтернативные структуры и бросить вызов властям путем насилия и террора были совершенно неприемлемы. Это создавало проблемы даже для русской правой, которая рада была видеть в казаках штурмовиков, но не могла позволить себе потерять поддержку русских, к которым казаки предъявляли чрезмерные требования как в Ростове, так и в Москве.
Казацкое руководство пыталось лоббировать Министерство обороны и командование сухопутных войск, предлагая, как встарь, свои услуги по защите границ России. Они предлагали создать танковые и моторизованные части, укомплектованные одними казаками. Но армия не могла им помочь. По экономическим причинам командованию пришлось уволить в запас сотни тысяч кадровых солдат и офицеров, и создавать новые формирования оно было не в состоянии. Некоторые казацкие руководители грозили, что, если не дать занятия молодым казакам, они найдут другой выход своей воинственности. Среди них уже стала популярной романтика белой армии, и в Ростове появились подразделения, носящие имена Корнилова и Шкуро[308].
Некоторые лидеры казачества, вероятно, не одобряли этот поворот к крайней правой. Среди них были не только бывшие коммунисты, ненавидящие имя Корнилова. Более сведущие знали, что отношения между казаками и белыми никогда не были особенно тесными. Они полагали политически неразумным строить свою идеологию на экстремистском фундаменте. Однако на деле возрождение казачества приняло за основу определенные традиции, которые были заложены идеологами казачьей эмиграции вроде Ивана Родионова, профашистского автора, распространявшего из Берлина ярую черносотенную пропаганду. Эту традицию продолжил литературный журнал «Кубань» — наиболее последовательный из крайних правых литературно-политических ежемесячников и самый малотиражный (в 1992 году — 20 тысяч экземпляров). Когда новое казачье руководство попыталось продемонстрировать свою силу на крестном ходе в честь св. Серафима Саровского в Дивееве, туда прибыло менее двух сотен человек, в основном с Кубани. Однако, как это всегда бывает, экстремисты шумели больше всех и привлекли к себе максимум внимания. Именно они формируют образ казачества в общественном сознании.
Возрождение казачьих организаций в 1990 году было в какой-то степени естественным, если вспомнить о кризисе центральной власти. Конфликты между казаками и различными народностями Кавказа также возникли не на пустом месте. То, что казачье самосознание и традиции выжили, было неожиданностью только в одном смысле: оказалось, что эффективность советского воспитания и идеологической обработки не настолько высока, как можно было вообразить. Искоренить некоторые старые традиции не удалось. Требования казаков реабилитировать их как группу населения справедливы. Однако требования политической автономии нереальны, ибо казаки ни в одном регионе не составляют большинства. Кроме того, экономические, социальные и демографические перемены последних семидесяти лет необратимы. Борьба казаков за свои права — какими они их видят — неизбежно порождает политические и силовые конфликты не только с местными нерусскими народностями, но и с русскими. Казаки были правы, сопротивляясь давлению чеченцев, которые желали изгнать их из мест, где они поколениями возделывали землю. Однако подобные конфликты могут быть разрешены только путем переговоров. В то же время нельзя отрицать права казаков на культурную автономию: собственные школы, «казацкий факультет» в Кубанском университете, производство фильмов о казаках и даже Казачью энциклопедию
