Черная роза Анастасии - [20]

В „кв. 31“ жила интеллигентнейшая старушка: гимназистка, институтка, эмигрантка, зечка, а ныне — пенсионерка. В общем, из „бывших“. Хотя теперь все из бывших. Но она из тех „бывших“, которые были прежде всех остальных. На звонок она открыла сразу, не соблюдая никаких правил безопасности.

— Наталья Николаевна, а вдруг бы это была не я, а вор или грабитель?

— А чего мне бояться, девочка, в мои-то девяносто пять?! — резонно ответила Наталья Николаевна, как всегда, аккуратненькая, в темно-синем платье с широким кружевным воротничком.

Она жила с какой-то внучатой племянницей, старой девой, очень похожей на нее саму. Настя иногда даже путала их, хотя племянница была лет на двадцать моложе. У двери стоял большой пакет, и Наталья Николаевна указала на него сухонькой рукой:

— Возьмите, Настенька. Это вам оставил один молодой человек. Он не застал вас дома, а в нашей квартире всегда кто-то есть. Я ведь уже почти не выхожу.

— Что за молодой человек? — с опаской спросила она, припоминая душераздирающие криминальные истории.

Например, историю о чьем-то бывшем супруге, который прислал оставившей его жене взрывчатое устройство в коробке от торта „Птичье молоко“. И виновница разбитой жизни пиротехника, и две ее подруги взлетели на небеса, так и не успев вкусить от чуда „кондитерского“ искусства. „Не дай Бог, Валентин снова что-нибудь изобрел“, — пронеслось у нее в мыслях.

— О! Тут есть визитная карточка. Он на ней записку оставил… На обратной стороне. Милый такой человек. Молодой. — Старушка стала искать карточку. — Ах вот.

„Поцелуев Николай Петрович, — прочла Настя, — владелец магазина „Купидон“. И на обратной стороне: „Настя! Женя оставил мне „мэсидж“ — заботиться о вас. Не обессудьте, если что не по вкусу. Позвоню“.

— Приятный такой юноша, — продолжала Наталья Николаевна, — похож слегка на штабс-капитана Воронцова… Впрочем, вы его, наверное, не знали.

Выцветшими глазами старушка смотрела вдаль. В бесконечность.

„Какой же он юноша? Поцелуеву уже лет под сорок“, — думала Настя. Но потом сообразила: для Натальи Николаевны он просто младенец! Она выхватила из пакета первое, что лежало сверху — головку какого-то заграничного сыра — и протянула Наталье Николаевне:

— Это вам. К чаю.

— Благодарю, милочка! — Наталья Николаевна с достоинством приняла дар, потом поднесла сыр к лицу, изящно принюхалась и умозаключила: — Настоящий швейцарский! Сто лет такого не едала!

Анастасия улыбнулась, потому что старушка преувеличила совсем чуть-чуть.

— Алло! Настя-ханум? Это я, Улугбек! Привет тебе от Зульфия-ханум и Амина-ханум! — Голос у приверженца шариата, как всегда, был радостный.

— Как там Зульфия?

— Хорошо! Ташкент уехал, девочка родил. И я Ташкент уезжаю. Потому звоню.

— Я слушаю тебя, Улугбек.

— Понимаешь, ханум, вещи свои хочу тебе оставить. В общежитии сопрут.

— Что же, ты хочешь все ко мне перевезти? — Настя представила казанки в ассортименте на своей модерновой кухне.

— Нет, что ты! Только видак и кассеты. Ладно?

— Улугбек, а если у меня сопрут?

— Я тебе прощу, — засмеялся он. — Я еду, да?

— Хорошо, приезжай. — Настя продиктовала адрес.

Видак и кассеты — это уже полегче. А могли быть еще ковры-самолеты, медные лампы с джиннами, кувшины с вином, сундуки с сокровищами и верблюды, тяжело груженные, но неутомимые. В общем, большой отрезок Великого шелкового пути вкупе с минаретами Самарканда. Плюс какой-нибудь захудалый евнух в сундуке…

Вскоре появился сам „восточный парень, скромный, но беспощадный“. Поставив ящики с „сокровищами“ посреди комнаты, он со всей прямотой заявил:

— Ты зачем Ростика-джан бросил? Он пьет, гуляет, поет ночью. Я спать не могу.

— Это твои проблемы. — Восточная тактичность явно не была чертой Настиного характера.

— Проблемы? Проблемы у тебя, ханум. — Он кивком указал на ее округлившийся живот. — Наши девушки себя сжигают, когда такие проблемы. Обливают бензином и сжигают… Вот, тут телевизор и видак. Тут — кассеты. Смотри, сколько захочешь. Да? — Он улыбался нагловато, но таинственно.

Итак, какие же зрелища интересуют правоверных мусульман? Естественно, теологические. Анастасия поставила первую попавшуюся кассету. Название на ней, написанное латинскими буквами, осталось для нее тайной за семью печатями, поскольку она не знала тюркских языков. Божественное зрелище: шииты совершают намаз. Мечеть переполнена мужчинами с отрешенными лицами и почти безумным выражением глаз. С речью к правоверным обращается какой-то аятолла. Возможно, сам Хомейни.

Она наблюдала действо, не предназначенное для женских глаз, и вспоминала, что не так давно слышала эти слова, молитвы, вздохи, обращения к Аллаху… Тогда ей казалось, что рушится мир, расшатанный гортанными звуками. И он на самом деле рушился, ее мир, никак не связанный с исламским фундаментализмом.

Но что это? Кадры на экране незаметно изменились, словно кто-то решил сыграть злую шутку. Вместо строгого божественного зрелища изумленным зрителям (в данном случае Насте) предлагался безымянный мультфильм, поскольку анимационные кадры безо всякого предисловия продолжали оборванную сцену намаза. У Насти создалось впечатление, что хвала Аллаху была записана поверх другой информации, которая частично сохранилась.