Черная радуга - [94]

А начальство все посмеивалось, глядя на «эксперимент». Ему-то что: домой привозят в пакетах. В очередях обмороженных не бьется, негрозин не сосет, зажимая все органы чувств, что ему беды и горе, плач вселенский?

Но когда некоторые цифры вдруг сорвались и поехали вниз, анализ показал, что народ стал разъезжаться, а наплыв за романтикой и запахами тайги сокращаться. С кем Север осваивать, металл давать? Вот тут и забегали и мигом отменили «эксперимент».

Нужен принципиально новый подход… Откуда эта фраза? С какого-то совещания. Застряла в сознании, вертится, пританцовывает. Какие, к черту, принципы? Что тут нового? Исстари пьем и никак из шкуры алкашей не вытряхнемся…

До вечера еще далеко, можно не дотянуть. Как это будет? Сразу вырубится или перед глазами прокрутится вся жизнь, словно в кино? Что ее прокручивать… Никчемная жизнь, пусть никчемно и уходит.

А его сверхзадача?

Он снова пошел в ванную, тоскливым взором окинул ее. Взгляд остановился на тюбике с пастой. Как же он забыл! Дрожащими руками выдавил в стакан полтюбика, налил воды и размешал пальцем. Понюхал: спирт улавливался. «Иду на таран?» — подумал.

Паста действовала всего пятнадцать минут. Вторая половина тюбика столько же. Неизвестно, на чем он держался, снова начиная поиски, видать, только на злобе и упорстве.

И все-таки нашел.

Сработал принципиально новый подход. Заглянув в очередной раз под ванну, он краем глаза далеко в темном уголке заметил что-то белевшее. Оно и раньше виднелось, но настроен он был на блеск бутылки, а не на белое пятно. Долго стоял на карачках, фокусируя зрение. Так и есть — кружка. Кружка, накрытая листком бумаги. Он лег рядом с ванной, до предела вытянул руки и, едва ухватив кружку, сразу понял, что полная. «Как она-то дотянулась? Наверное, шваброй заталкивала».

Осторожно протянул по кафельному полу и сбросил листок бумаги. Синеватая, родная. Водка. Значит, ничего не вылила, коньяк он прикончил ночью, а водки столько и оставалось.

Он выпил не сразу. Сначала походил вокруг стола, потирая руки и неотрывно глядя на нее, стоящую посредине. Королева! Все эти суррогаты, которые он высосал, только отупляли разум. Но теперь он сразу обострится, и выход найдется. Найдется!

Выпив половину, опять полежал и поднялся. Расслабляться еще рано. Появился какой-то подъем и просветление духа. Словно по наитию, он снова нагнулся и заглянул под тахту. Все так просто! Уверенно достал бумажку, лежавшую у передней спинки, — на нее тоже не обращал внимания. На ладони топорщилась смятая пятерка, одна из распыленных щедрым Федором. Не зря ведь уцелела и притаилась: судьба заранее все расписала.

Открыв фрамугу на кухне, Матвей высунулся и стал ждать, наблюдая. Перед глазами струились цветные ветры. Из-за угла выворачивались синие вихри, по крышам полого плыли оранжевые языки, изумрудная поземка зализывала фиолетовые сугробы. Как лошадь, встряхнул головой, и цвета сместились, теперь поземка стала фиолетовой. Что за черт?

Ждать пришлось недолго. По дороге с деловитым видом спешил в гору кто-то в замасленных ватных штанах.

— Житель! — крикнул Матвей, махая из окна. Тот остановился, повернул голову. — Подойди!

Проваливаясь в сугробы, житель пролез под окно, задрал голову.

— Жена заперла, — сказал Матвей. — И ключи забрала. Душа обгорела. Захвати пузырь, ежели по пути.

И, не дожидаясь ответа, бросил к его ногам смятую пятерку. Тот поднял ее, сунул в карман.

— Ладно. Они все такие!

Фрамугу он оставил открытой, хотя в квартиру валил морозный пар, и на радостях допил кружку. «А вдруг не принесет? Нет, такого тут быть не может… Север».

Читал, напряженно прислушиваясь и почти не вникая в то, что читает. И все-таки крик застал его врасплох.

— Эй, болящий! Эге-гей! Где ты там?

Матвей пташкой пролетел до окна, высунул голову. Тот стоял внизу и держал в обеих поднятых руках по «гусю».

— Спускай конец.

Матвей заметался по комнате. Про веревку он и не подумал.

Где ее взять? Взгляд упал на длинный телефонный шнур, свитый кольцами. Ага! Мигом оборвал шнур и подбежал к окну.

— Привязывай. Ты из морпорта?

— Ага.

— Вяжи!

— Да уж знаю… Волоки!

Матвей бережно вытянул обе бутылки, прикрученные за горлышки. Мужик внимательно наблюдал за операцией.

— Сердце золотое! — крикнул Матвей. — Хоть и не знаю тебя, а свечу поставлю. Толщиной с «гуся»!

— Поправляйся… — махнул тот рукой и побрел. Одну бутылку он спрятал в портфель, из другой налил щедро полный стакан и поднял дрожащей рукой:

— За сильных духом!

С удивлением вдруг отметил, что за весь день ни разу не отключался, хотя глотал сплошной суррогат. Может, сработал дополнительный резерв выживания?

В сознании что-то совершалось, какие-то глубинные процессы, сдвиги, оползни, иногда ударяла крупная дрожь. «Последняя, даже самая последняя стадия…»

Красивые оранжевые круги плыли перед глазами. Он лежал, свободно раскинувшись. Вот они говорят: как схватило — к нам. Да ведь я сейчас сам себе не хозяин! Она ведет — по кругу или по спирали. Ради бутылки хоть сейчас на каторгу. Только перед этим дайте стакан.

Резко, пронзительно прозвучал у двери звонок, вызвавший неудержимую дрожь во всем теле. Он даже дыхание затаил, расширенными глазами глядя в коридор. Тишина тихо выла, в ней таилось угрожающее. Снова звонок. Он не двигался, напряженно прислушиваясь. В глазок бы сейчас посмотреть… но глазка у него никогда не было. Зачем глазок, коли дверь не закрывается? А если за тобой придут, то никакой глазок не поможет.