Черная радуга - [62]

— Ты, можно сказать, устроил дымовую завесу, — зашептал Окрестилов, хотя на улице никого не было. — И теперь под ее прикрытием можешь спокойно работать. В конце концов, что тебе можно инкриминировать? Всегда отбреешься: несчастный случай.

По пути завернули в горжилуправление. Начальник, благодушно глядя на нас, спросил:

— Так когда квартиру занимать будем? Я положил ключ на стол:

— Если хотите, занимайте. А я человек мистический, проснусь ночью, а он у изголовья стоит. Лучше я пока поживу в гостинице. Может, выделите какую-нибудь другую.

Он скривился:

— Это не так просто… Впрочем, на Партизанской строится деревянный дом, двухэтажный. В деревянный пойдете?

Вадим мигнул, утвердительно кивнул.

— Почему же не пойду? Всегда мечтал жить в деревянном доме.

— Ну, месяца через четыре сдается…

Когда вышли, Вадим сказал:

— Я знаю этот дом. Все, рвутся в панельные, олухи, а на Севере лучше всего жить в деревянном, радикулита не будет.

Как раз проходили мимо аптеки. Я вспомнил о флаконах, лежащих в кармане.

— Ну-ка, зайдем.

Заведующая повертела в руках флакон, испытующе поглядела на меня.

— Средство импортное, дорогое. Откуда оно у вас? Мы такого не получали.

— Тогда можете оставить себе. Только скажите, от чего?

— От эпилепсии. Принимается перед приступом, снимает напряжение.

— Значит, Петрович не зря сторонился людей, — задумчиво сказал Вадим на улице. — Видать, боялся, что кондрат его хватит средь шумного бала…

— Да, появляются все более загадочные обстоятельства… Ты едешь?

— Еду.

— Тогда вот что. Сегодня еще глушим, раз уж начали, а с завтрева — сухой закон. Нужно разгрести кучу дел.

— Заметано.

Несколько дней, пока перегрузчик переправлял на берег свой смертоносный груз, пришлось напряженно поработать, приводя в порядок дела представительского пункта. Хорошо, что я приучил себя: работа — одно, пьянка — другое, и никогда не смешивал. В накопившейся почте обнаружилось еще несколько актов рекламаций с приисков, и я представил, как насупится директор, получив их. Отправляя акты, я присовокупил коротенькое письмо о состоянии дел и о том, что еду по побережью.

На судне встретили нас приятной вестью: здесь имелась сауна. Для северян это большая редкость, и мы тотчас поспешили туда.

Сауна состояла из раздевалки, душевой и парилки — глухой каютки, обшитой мореными буковыми досками. В парилке два полка и электрокамин в виде каменки. Виктор нажал красную кнопку, и сауна начала прогреваться мощным жаром.

— Поддадите на каменку воды — вот вам и русская парная, — проинструктировал он и ушел.

Закрыв глаза, я лежал на верхнем полке, а Вадим стоял внизу, растирая свое бледное северное тело, — теперь такое же, без загара, будет и у меня долгие годы… И вдруг я почувствовал запах дыма и понял, что он курит! Преспокойно курит «Беломор», стряхивая пепел на каменку! Молча, мгновенно озверев, я бросился на него сверху, но он оказался проворнее и с гнусным смешком выскочил.

— Это тебе за фальшфейер! — крикнул он.

После того как я основательно изругал его на все корки и не менее основательно проветрил парную, он как ни в чем не бывало появился из раздевалки и набросился на меня:

— Уже и покурить нельзя! Скифская морда…

Рассолодевшие после парилки, не сговариваясь, мы вздохнули:

— Вот теперь бы…

— А в трюме ж у них есть! — оживился Вадим.

— То, что в трюме, свято и неприкосновенно, — наставительно сказал я. — Тут не портовые амбалы — кадровые моряки!

— Еще Суворов говорил: век не пей, а после бани укради и выпей.

— Неужто ты век не пьешь?

— Кажется, что век…

…Утро наступило золотое. Теплоход лежал на глади лагуны, из репродуктора мощным валом обрушивалась бравурная музыка. Я поднялся на мостик, где стоял капитан с биноклем.

— Лорино, — сказал он, передавая мне бинокль.

Глубоко вдаваясь в голубую зеркальную гладь, тянулась Длинная белая коса. От основания косы вверх на крутой берег взбирались дома. Среди одноэтажных деревянных особняков, словно военная колонна, стояли двухэтажные. Справа виднелись приземистые строения зверофермы….

Все это было залито щедрым солнечным светом, и, если бы не ветерок, изредка острой бритвой проходивший по лицу, можно было бы подумать, что это какой-то южный берег, но без пальм.

— Отмякла погодка, — появился Вадим, протирая очки. — Теперь надолго будет тишь. Ну-ка, дай бинокль. Ага! Так оно есть — нас встречают. Пилипок. Видишь черная фигура мечется по берегу и размахивает руками?

— Кто это?

— Директор совхоза.

— А как он узнал?

— Еще вчера позвонил ему.

Мы тепло простились с капитаном, со всей командой судна, совершавшего свой губительный рейс по побережью.

Пилипок встретил нас с распростертыми объятиями. Высокий, стремительный, в мятой кепочке из крашеной в коричневое нерпы, в распахнутом пальто, директор мне понравился. Он работал на контрастах: вот только что кричит, по-военному командует, рассекает — и вдруг спохватится, улыбнется мягко, извинительно.

— Рассаживайтесь — и поехали! — скомандовал он, указывая на два самосвала и автоцистерну, что стояли на берегу.

— Куда?

— В экскурсию по селу.

— Погоди. Где танцевальный ансамбль? Где Уала? — требовательно спросил Вадим. — Узнал?