Чёрная радуга - [75]

— Саша! — вздрогнул Га-тор. Он быстрым шагом направился туда и замер рядом с фигурой, сидящей в углу.

— Дяденька, почему вы не спасли моего папу?

— Сашенька, — ворхут покачал головой, — мы сделали все, что могли… Я сделал все, что мог!

— Он умер! Его закопали! — вдруг заплакал мальчик.

Га-тор опустился на колени и обнял Сашу за плечи. Рука бессмертного опустилась на голову ребенка и пальцы, огрубевшие от стали эфеса, обожженные голодным духом клинка, ощутили невыносимую нежность этих волос. Казалось, сквозь пальцы течет само время, подобное ветру, шепчущему сказки степным травам. Га-тор закрыл глаза и почувствовал непреодолимое желание поцеловать эти волосы. Он не мог сдержать этого порыва и коснулся губами головы мальчика, ощутив волнующий аромат юного тела.

— Тише! — шептал он. — Тише, маленький герой!

Тем временем к наблюдавшему за этой сценой Ир-хану подошел здоровяк Да-гур.

— Что он делает? — в полголоса пробасил он.

— А ты не видишь, дубина?! — усмехнулся лакс. — У нашего командира появился свой любимчик.

— Маловат, — покачал головой Да-гур.

— Вырастет! — успокоил его Ир-хан.

Саша прижался к арвингу и еле слышно прошептал:

— Он сможет стать арвингом?

— Кто?

— Мой папа.

Га-тор снова прижался губами к волосам мальчика. Так хотелось пообещать ему все, что он захочет! Но этого нельзя было делать.

— Не знаю, — ответил ворхут. — На самом деле, не знаю. Душа бессмертна, ее путь к познанию мира бесконечен. И чаша весов во власти ренсъелей. Что они положат на чашу весов во имя добра никому не ведомо. И с каких позиций они вообще оценивают наши деяния. Ренсъели стоят над добром и злом, они в своем понимании видят мир, они его видят таким, каким нам — будь мы людьми или арвингами — никогда не увидеть. Но я верю, что если твой папа был честен перед собой, то он вполне может возродиться в теле более высшего существа. Возможно, он станет агтом…

— Даже агтом?! — удивился Саша.

— Все арвинги уже родились, а духи мира появляются постоянно. Все новые и новые. И твой папа вполне может стать одним из них.

— А вдруг он превратится в смигра! — испуганно прошептал мальчик.

— Не должен, Сашенька, не должен! Хотя все может быть. В этом веке мир наводнили смигры. Их много, очень много. Век такой — сплошные войны. Именно в такие века, в такие эпохи и появляются полчища смигров — бывших людей, чьи души не нашли приют в мире духов.

— А что если… — мальчик замолчал. — Что если он все же вернется в этом ужасном облике? Что мне делать?

— Не обязательно он придет именно сюда. Ну, то есть именно к тебе, — заметил Га-тор.

— Но если вернется, и я увижу его! Что мне делать?

Ворхут тяжело вздохнул, вспоминая свою долгую, слишком долгую жизнь. Он вспоминал знакомых и друзей, веселых, добрых людей, что после появлялись в его жизни в личине ночных тварей — смигров. Было ли в их судьбе некое поворотное событие, когда они дали неверный ответ? Или в их сердцах находились тайные комнаты, запертые на ключ. Черные комнаты. У каждого человека есть тайна, есть грех, отягощающий душу. Немногие становятся духами после смерти. Большинство продолжает свой путь в облике морока. Поскольку почти у каждого есть свои черные комнаты. В них имеют доступ разве что мелемы и ренсъели. Только они могут раскрыть эти двери настежь, выпустить мрак, что поглотит человека и превратит его в морока-смигра. И теперь уже не будет ему пощады, и теперь уже он станет уходить все глубже на дно, затягиваемый грузом грехов и людского страха. И, возможно, лишь познав цену жизни, ощутив падение души, человек начинает свое восхождение.

— Мне нужно будет его убить? — спросил вдруг мальчик.

— Не спеши! — прошептал Га-тор. — Никто в этом мире не достоин смерти, иначе бы все наши души были смертными. Вчера мы убили много тварей. Это было некое племя диких душ. Но мы убивали их лишь потому, что должны были защитить свои жизни. Ведь в прошлом те же белые звери, те же ингены, те же смигры были людьми. Когда-то, возможно, очень давно, они были людьми. А, возможно, некоторые из них упали с самых вершин мироздания, и кто-то из них в прежних жизнях добирался до высот агта или даже мелема. Но потом оступился, сорвался, пошел по темному пути. Возможно, он сделал это лишь в помыслах, но в будущей жизни упал вниз. Он был предрасположен к падению и упал. По крайней мере, он готов был это сделать.

— Они захотели стать ингенами? — удивился Саша.

— Узри себя в роли ингена и ты станешь ингеном, — ответил бессмертный.

— Значит, я должен буду убить папу, если он придет за мной? Или он вспомнит меня?

Изгнанник провел ладонью по шелковым волосам и почувствовал острую ревность. Он видел того пьяницу, что превратился в мрачного смигра. Это существо звало Сашу, тянуло к нему свои черные щупальца, мечтая заключить в объятия, стремясь утащить его в мир мрака.

— Редко какой смигр помнит свое прошлое, — сказал он твердо. — Так что готовься к тому, что тебе придется его убить. Если он придет за тобой, ты должен будешь его убить.

* * *

Толстяк Ян некоторое время без дела бродил по территории, огражденной кольями с красными лентами. Его заинтересовали эти лент, и он подошел к самому краю этого странного поселка, сорвал с одной из палок красную тряпку и принялся ее внимательно изучать. Однако это был самый обыкновенный материал. На нем не было никаких надписей, он не имел какого-либо специфического запаха и на ощупь ничем не отличался от обычного лоскута.