Черная метка - [100]

Мы вошли в ее кабинет, где не было окон и всюду лежали груды папок, журналов и рассыпанные стопки листков с заметками. Она подняла трубку и, набрав внутренний номер, попросила кого-то принести кофе.

— Прошу вас, устраивайтесь поудобнее, если найдете место. Я бы с удовольствием убрала бумаги, но мне некуда их сложить.

Я придвинула стул поближе.

— В Женеве я чувствовала себя не в своей тарелке, — сказала она, закрывая дверь. — Причиной отчасти является здешняя французская система. Здесь судебно-медицинские эксперты абсолютно изолированы; это не изменилось, пока я работаю, скорее всего так и не изменится. Нам не разрешают делиться сведениями, и это не всегда плохо, потому что мне нравится работать одной.

Она закурила.

— Я составляю список повреждений, а полиция при необходимости рассказывает о случившемся. Если преступление требует особого отношения, я сама разговариваю с магистратом и, возможно, получаю то, в чем нуждаюсь, а нередко не получаю. Иногда, когда я поднимаю этот вопрос, мне не дают возможности проводить лабораторные исследования; понимаете, о чем я говорю?

— Значит, в каком-то смысле, — поняла я, — ваша работа заключается лишь в том, чтобы установить причину смерти.

Она кивнула.

— В каждом случае судья поручает мне определить причину смерти, и это все.

— Вы не занимаетесь расследованием?

— Не так, как у вас. И не так, как мне этого хотелось бы, — ответила она, выпуская дым. — Видите ли, проблема правосудия во Франции в том, что магистрат является независимым органом. Я никому не подотчетна — только назначившему меня судье. И только министр юстиции имеет право отозвать дело и передать его другому магистрату. Иначе говоря, если возникает проблема, у меня нет полномочий ее решить. Судья делает с моими отчетами все, что считает нужным. Если я говорю, это убийство, а он не согласен со мной, будет так, как он решил. И это не моя проблема. Это закон.

— Он может изменить отчет? — Меня возмутила сама мысль об этом.

— Именно так. Я одна против всех. Полагаю, вы тоже.

Мне не хотелось даже думать, насколько я одинока.

— Я убеждена, что у нас возникнут большие неприятности — особенно у вас, — если кто-то узнает о нашем разговоре, — сказала я.

Она жестом остановила меня. Дверь открылась, в комнату вошла та же молодая женщина, которая ранее сопровождала меня; она несла поднос с кофе, сливками и сахаром. Доктор Стван поблагодарила ее и сказала что-то по-французски, я не разобрала что. Женщина кивнула и тихо вышла, закрыв за собой дверь.

— Я попросила ее принимать все звонки, — пояснила доктор Стван. — Должна сразу вам сообщить, что я очень уважаю магистрат, который назначил меня на это дело. Но на них оказывают давление, если вы понимаете, о чем я говорю. Давят даже на министра юстиции. Не знаю, откуда оно исходит, но по этим делам не проводилось ни одного лабораторного исследования, и поэтому прислали вас.

— Прислали? Я думала, что приехала по вашей просьбе.

— С чем вы пьете кофе? — спросила доктор Стван.

— Кто сказал, что меня прислали?

— Конечно, вас послали выведать все мои секреты, и я с удовольствием поделюсь ими. Сахар, сливки?

— Черный.

— Когда в Ричмонде убили женщину, мне пообещали, что вас направят сюда, если я соглашусь поговорить с вами.

— Иначе говоря, вы не просили, чтобы я приехала?

— Я бы никогда об этом не попросила, потому что я и представить не могла, что мою просьбу выполнят.

Я подумала о частном самолете, потом «конкорде» и обо всем остальном.

— Можно сигарету? — попросила я.

— Извините, не предложила. Не знала, что вы курите.

— Я не курю. Это исключение. Исключение, которое длится около года. Вам известно, кто меня послал, доктор Стван?

Я подумала о сенаторе Лорде.

— У меня больше нет сил работать с жертвами Оборотня. Уже восемь женщин, — произнесла она, глядя вдаль. В ее застывшем взгляде читалась боль.

— Что я могу сделать для вас, доктор Стван?

— У нас нет доказательств того, что убитые были изнасилованы, — сказала она, — или имели анальные повреждения. Я взяла мазки со следов укусов: очень странные следы с отсутствующими молярами, неправильным прикусом и мелкими зубами. Я собрала волосы и все, что можно. Но вернемся к первому случаю с очень странными последствиями. Как можно было ожидать, судья отдал распоряжение предоставить все улики в лабораторию. Шли недели, месяцы, но результаты исследований так и не поступили. После этого я поняла, что к чему. Во всех последующих случаях, которые приписывались Оборотню, я уже не просила исследовать улики в лаборатории.

Она немного помолчала, думая о чем-то.

Затем продолжила:

— Он странный, этот Оборотень. Кусает ладони, ступни. Должно быть, для него это что-то значит. Никогда не встречала ничего подобного. А сейчас вы должны бороться с ним так, как это делала я.

Она остановилась, как будто ей было неловко произнести следующие слова.

— Пожалуйста, будьте осторожны, доктор Скарпетта. Он придет за вами, как пришел за мной. Видите ли, я та жертва, которая осталась в живых.

Я была потрясена так, что не могла произнести ни слова.

— Мой муж шеф-повар в ресторане «Ле Дом». Он почти не бывает дома по вечерам, но Богу было угодно, чтобы несколько недель назад он заболел именно в тот день, когда эта тварь подошла к моим дверям. Шел дождь. Оборотень сказал, что попал в аварию и ему нужно позвонить в полицию. Естественно, первым желанием было помочь. Я хотела убедиться, что он не ранен. Я очень беспокоилась о нем. Это было мое слабое место, — продолжала она. — Думаю, у врачей комплекс спасителя. Мы можем браться за проблемы независимо от их сложности — на это он и рассчитывал, втягивая меня в свою игру. В нем не было абсолютно ничего подозрительного, поэтому он знал, что я впущу его. Я так и сделала. Но Поль, услышав голоса, поинтересовался, кто пришел. Оборотень убежал. Я не успела его разглядеть. Света на крыльце не было, потому что он выкрутил лампочку. Я обнаружила это позже.