Черная магнолия - [17]

Думбадзе вынул из кармана миниатюрный черепаховый гребень и, расчесав пышные усы, плавно переходящие в бакенбарды, улыбнулся — вспомнил шутку своей молодой жены о чудодейственной силе гребня, который наталкивает на верные мысли — стоит только провести им по усам. «Торопиться не следует. По крайней мере, неделя у меня точно есть. В воскресенье, на Великую Пасху, я приглашен к Государю на обед. Вот и попытаюсь прощупать его отношение к этому мужику. Вдруг удастся убедить Николая Александровича, что нахождение при дворе Распутина вредно сказывается на авторитете великодержавной власти? Хорошо бы. Тогда и грех на душу не придется брать».

Иван Антонович всей душой любил Царя. Он помнил, как три года назад Его Величество — командир батальона в чине полковника — изволил потребовать походное обмундирование и снаряжение рядового пехотинца из подчиненного градоначальнику 16-го стрелкового полка. А потом, в полной амуниции и с солдатской винтовкой за плечами, имея с собой 120 патронов и баклагу, наполненную водой, Государь один совершил двухчасовой марш-бросок в окрестностях Ливадии, пройдя более десяти верст. По пути ему встретился ехавший навстречу поручик. Николай Александрович, облаченный в мундир рядового, установленным порядком отдал ему честь, но последний, в нарушение устава, даже не удостоил «солдата» легкого кивка. Свою ошибку офицер понял уже через несколько саженей, когда его двуколка была остановлена казачьим разъездом из дворцовой охраны. Позже Государь выразил свое неудовольствие командиру полка тем, что его офицер не следовал уставу, однако попросил его не наказывать.

Думбадзе снова сел за стол и принялся просматривать свежую прессу. Взгляд выхватил из газетного текста сообщение «Венского телеграфного агентства»: «Итальянский военный флот в составе 27 кораблей вошел в Дарданеллы и начал обстреливать турецкие береговые укрепления. Ответным орудийным огнем с крепости потоплен итальянский крейсер. Потери турецкой армии: один раненый солдат, одна убитая лошадь и сгоревшая пустая казарма».

Как старый солдат, получивший за храбрость в Русско-турецкой войне 1877–1878 годов звание поручика, генерал очень остро переживал разгоравшийся на Балканах конфликт между Константинополем и Римом. Он ясно понимал, что братья по вере — болгары, сербы, черногорцы и греки, видя слабость Турции, уже были готовы уступить соблазну и добить раненого «османского зверя». И тогда до мирового пожара оставался всего один шаг. А кто его сделает первым — Австро-Венгрия или Россия, — уже не имело никакого значения. О том, что именно Григорий Распутин предостерег Государя от опасной военной авантюры, ялтинский градоначальник не знал.

11 «Дама с собачкой»

Легкая рябь моря переливалась по упругой, движущейся поверхности. Разлетевшиеся по небу кусками ваты облака отражались в воде темными пятнами. Стаи чаек то лениво колыхались на пружинах волн, то с криком разлетались в стороны, выхватывая из моря добычу. Черным колесом из пучины выпрыгнул один дельфин, за ним другой. Мол вдавался в бухту тремя зигзагами. Недалеко от берега на якоре стояли два корабля — бывшие парусники, превращенные теперь в безмачтовые баржи. Ничего не осталось от былой красоты фрегата и корвета — ни крепких парусов, ни гордой осанки. Их будто подвергли гражданской казни и, точно идущих по владимирскому тракту каторжан, принудили таскаться на буксире за пароходами. И было совсем непонятно, как удалось этим ископаемым созданиям пережить своих сверстников, давно нашедших покой на морском дне. Выходит, не только у людей есть отведенный для жизни срок. Короток век и у кораблей. Пройдет несколько десятков лет, проржавеют и уйдут на переплавку сверкающие новизной «Святой Николай», «Королева Ольга» и «Потемкин-Таврический» — именно такие невеселые мысли и посетили Ардашева, который в одиночестве брел по набережной. Его неизменный спутник доктор Нижегородцев умудрился простыть и теперь лежал в номере, ожидая, пока Ардашев принесет из аптеки Левентона нужные микстуры и порошки.

С каждым днем в Ялте становилось теплее и, число отдыхающих заметно возросло. С тех пор как Клим Пантелеевич занялся сочинительством, он как-то незаметно увлекся одной довольно простой забавой: наблюдая за незнакомыми людьми, он пытался угадывать их мысли, чаяния и даже прошлое. Эти небольшие устные зарисовки «отпечатывались» в голове, а вечером ложились на бумагу, пополнив коллекцию персонажей, которые затем — рано или поздно — оживали на страницах его рассказов.

Вот, например, навстречу шествовала типичная русская семья, вероятно, из какой-то российской глубинки: глава — немолодой, располневший господин с густыми черными усами, который, казалось, не шел, а, точно сказочный Колобок, катился. Мужчина указывал на корабли, стоящие на рейде, и что-то увлеченно рассказывал жене и сыну — курносому веснушчатому юноше с оттопыренными ушами и озорными глазами, искоса посматривающему на барышню, которая гуляла по боковой аллее. Супруга же Колобка — еще не лишенная прелести дама — выглядела тускло, словно выгоревшее на солнце платье. Ее унылый вид говорил о том, что, пробыв в Крыму по крайней мере неделю, она так по-настоящему и не отдохнула. «А может, ей скучно без наперсницы, с которой можно было бы посудачить, лорнируя публику», — мысленно предположил присяжный поверенный, вспомнив свою благоверную, которую на этот раз он оставил дома, будучи вполне уверен, что в Ялте пробудет совсем недолго.