Черная любовь - [8]

Шрифт
Интервал

Я люблю тебя каждый день, целую вечность и до скончания времен. Эрик».

Такая наивность должна была вызвать улыбку. Наивность? Скорее самообман. Ведь я действительно видел, что это она уйдет от меня (она уже так делала, она и двух суток не выждет, прежде чем это повторить). Но я строил себе иллюзии, вспоминая ее вопрос: «Ты хочешь бросить меня?» Конечно же, это было одно из редких ее искренних высказываний, порожденное подлинной тревогой и потому поразившее меня (вдруг я испугался, что с самого начала составил о ней неправильное представление). Но боялась она не того, что я ее брошу, ведь теперь она жила у меня, а того, что я ее выгоню. Дело было в арендной плате, а не в страсти.

Чаще всего мы оставляли друг другу записки, нацарапанные на конвертах или клочках бумаги. Я нашел целую стопку среди бесчисленных вещей, которые она не взяла, когда ушла навсегда. (Это даже не было признаком безразличия: она действительно не была привязана ни к чему, как человек, у которого всегда есть несколько жилищ, или который в любой день может начать жизнь с нуля; она, кстати, оставляла и фотографии, и дорогие украшения.) Записки были примерно такие: «Лэ, любимая, не забудь, встречаемся сегодня в 20:00 в Ангаре» или «Дорогой Эрик, я ушла, вернусь к 17:30».Что касается проявления чувств, с ее стороны они варьировались от «Спокойной ночи, до завтра, твоя малышка Лэ, с любовью навсегда» до «Ты забыл оставить мне деньги на парикмахера».

Это почти все, что мне остается от нее сегодня. Даже фотографий больше нет. Вначале она вообще запретила себя фотографировать. Потом согласилась, и иногда позировала с каким-то внезапным увлечением, с каким-то бешеным бесстыдством, но на этих фотографиях она была одна. Понадобился случайный вечер в Риме, когда она была счастлива и сговорчива, и встреча с моим другом Пьером, фотографом, живущим на вилле Медичи, чтобы мы наконец оказались в одном кадре, снятом у львов садовой лестницы в сумерках. Увы, даже у этой фотографии оказалась трагичная судьба. Однажды она грубо потребовала ее и разорвала на моих глазах. Я дошел до того, что как фетиш сохранил конверт, на котором случайно наши имена были написаны бок о бок, поскольку ленивый служащий предпочел сделать одну надпись для двух пригласительных открыток, направленных по одному адресу. Но даже этого конверта у меня не осталось, и иногда я говорю себе, что, если бы однажды у меня попросили доказательств этой связи, которая была самой великой любовной историей в моей жизни, я, вероятно, не нашел бы ни одного. Исчезновение еще ужаснее, если оно бесследно. Так что, наверное, свое исчезновение она тщательно продумала. Я узнаю ее жестокость. Как будто все это мне приснилось. Иногда меня охватывает от этого смертельное отчаяние.

Как средство общения Летиция предпочитала всему видеофон — тогда с ним экспериментировали в Биаррице. Она могла расточать соблазнительные улыбки, хлопать ресницами и строить всяческие умильные рожицы, которые вмиг бросили бы к ее ногам даже тех, кто настроен против нее. Она не пренебрегала и самым настоящим эксгибиционизмом, особенно в те дни, когда ее вдруг охватывало веселье, которое я не могу назвать иначе, как «безумным» или скорее «диким», потому что она была, как ребенок, которого не утихомиришь. Итак, в тот день, когда она вошла в поле зрения камеры нагая и стала ластиться ко мне, а я в это время вел деловой разговор с заместителем директора Национального центра кинематографии, который был в Англе проездом, с моей стороны было принято решение отказаться от видеофона, и с тех пор мы довольствовались телефоном.

И здесь она тоже проявляла необыкновенную предприимчивость — настоящая телефономанка. Мне даже следовало бы назвать ее проще и шире — «телеманкой», потому что, за исключением, как я уже сказал, телефакса (хотя она любила посылать по факсу свои фотографии; предубеждение она питала только к письму), она была лакома до всех бесчисленных машин нашей «эпохи коммуникации». Вот, наверное, почему мы так мало общаемся. Эти приборы созданы, чтобы мы все время чувствовали себя в другом месте — и утратили даже само представление, что есть «здесь» — уникальное, особое, драгоценное, которым мы должны дорожить: это условие знаменитой «глобализации» — прохлаждаясь у меня дома, как окруженная роскошью безработная, она постоянно была где-то еще, в Майами или Рио, посредством телефильма, или просто в Кламаре, Монпарнасе или Гамбурге, когда звонила подружкам. Ей нравилось держать под рукой переносную телефонную трубку, выходя в садик перед домом; но как только она возвращалась, все начиналось сначала; развалившись в кресле в моем кабинете (я не любил, чтобы она туда заходила: она приводила в беспорядок мои бумаги, рисовала каракули на сценариях; но ничего не поделаешь, она была как кошка, которая предпочитает именно то местечко, откуда ее выгоняют), она часами вела разговоры с людьми, которых я не знал. По крайней мере, вначале — ведь настало время, когда — увы! — я познакомился с некоторыми из них.

VI

В то утро я вышел из дому рано, чтобы купить газету на авеню Эдуарда VII, а потом не решался вернуться, бродя по окрестностям, и почти машинально вновь забрел в холл казино «Биарриц». Через большие окна, выходящие на пляж, уже видны в воде многочисленные купальщицы. И вдруг я вздрогнул: слева появилось тело, одновременно темное и сияющее, — тело молодой темнокожей женщины; кожа не совсем черная: темно-коричневая — она напоминает мне…


Еще от автора Доминик Ногез
Бальзамировщик: Жизнь одного маньяка

Оксерр — маленький городок, на вид тихий и спокойный. Кристоф Ренье, от лица которого ведется повествование, — симпатичный молодой человек, который пишет развлекательные статьи на тему «в первый раз»: когда в Париже в первый раз состоялся полный стриптиз, какой поэт впервые воспел в стихах цилиндр и т. д.Он живет с очаровательной молодой женщиной, Эглантиной, младшая сестра которой, Прюн, яркая представительница «современной молодежи», балуется наркотиками и занимается наркодилерством. Его сосед, загадочный мсье Леонар, совершенствуется в своей профессии танатопрактика.


Рекомендуем почитать
Киевская сказка

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Майка и Тасик

«…Хорошее утро начинается с тишины.Пусть поскрипывают сугробы под ногами прохожих. Пусть шелестят вымороженные, покрытые инеем коричневые листья дуба под окном, упрямо не желая покидать насиженных веток. Пусть булькает батарея у стены – кто-то из домовиков, несомненно обитающих в системе отопления старого дома, полощет там свое барахлишко: буль-буль-буль. И через минуту снова: буль-буль…БАБАХ! За стеной в коридоре что-то шарахнулось, обвалилось, покатилось. Тасик подпрыгнул на кровати…».


Мысли сердца

Восприятия и размышления жизни, о любви к красоте с поэтической философией и миниатюрами, а также басни, смешарики и изящные рисунки.


Дорога в облаках

Из чего состоит жизнь молодой девушки, решившей стать стюардессой? Из взлетов и посадок, встреч и расставаний, из калейдоскопа городов и стран, мелькающих за окном иллюминатора.


Холм грез. Белые люди (сборник)

В сборник произведений признанного мастера ужаса Артура Мейчена (1863–1947) вошли роман «Холм грез» и повесть «Белые люди». В романе «Холм грез» юный герой, чью реальность разрывают образы несуществующих миров, откликается на волшебство древнего Уэльса и сжигает себя в том тайном саду, где «каждая роза есть пламя и возврата из которого нет». Поэтичная повесть «Белые люди», пожалуй, одна из самых красивых, виртуозно выстроенных вещей Мейчена, рассказывает о запретном колдовстве и обычаях зловещего ведьминского культа.Артур Мейчен в представлении не нуждается, достаточно будет привести два отзыва на включенные в сборник произведения:В своей рецензии на роман «Холм грёз» лорд Альфред Дуглас писал: «В красоте этой книги есть что-то греховное.


Новая дивная жизнь (Амазонка)

Перевернувшийся в августе 1991 года социальный уклад российской жизни, казалось многим молодым людям, отменяет и бытовавшие прежде нормы человеческих отношений, сами законы существования человека в социуме. Разом изменились представления о том, что такое свобода, честь, достоинство, любовь. Новой абсолютной ценностью жизни сделались деньги. Героине романа «Новая дивная жизнь» (название – аллюзия на известный роман Олдоса Хаксли «О новый дивный мир!»), издававшегося прежде под названием «Амазонка», досталось пройти через многие обольщения наставшего времени, выпало в полной мере испытать на себе все его заблуждения.