Черная луна Мессалины - [73]

– Котя… – вдруг позвала ведьма.

Она шла следом за Котей, держа в руках нож. Крепко зажмурив один глаз, мальчик слегка приоткрыл второй и сквозь пушистые ресницы наблюдал, как ведьма медленно приближается к его постели. Страшные желтые ногти на ее подрагивающей руке были похожи на птичьи лапы, между приоткрытых губ темной сталью отливали зубы.

– Котя…

Голос звучал вкрадчиво и тихо, точно старуха звала не его, а разговаривала сама с собой. А может, и не звала? Может, Коте только казалось? Нож в дрожащей старческой руке ходил ходуном. Мальчик хотел отвернуться, чтобы не видеть крысиных глаз, точно холодными скользкими лапами ощупывающих его лицо, но поворачиваться спиной к опасности было еще страшнее. Что есть сил он зажмурился и в тот же миг ощутил на лбу ледяные пальцы. А в следующий момент Котя почувствовал, как в его шею впились железные клыки. А может, это к нежной коже прикоснулось стальное лезвие ножа? Сон или явь – он уже не понимал, чувствуя лишь режущую горло боль и силясь закричать, но не имел ни голоса, ни сил.

Должно быть, мама вернулась, когда Котя спал. Он не слышал, как она вошла, и проснулся от пронзительного крика, долетевшего с кухни:

– Нет, Гертруда Яновна! Не пойму я этого никогда! Эрос крылатый, Эрос бескрылый! Да чушь все это! Как это можно спать с кем попало просто потому, что захотелось интимной близости? Без любви, без взаимной симпатии лечь в постель? Это получается то же самое, что сходить в туалет! Справить нужду! Так же нельзя! Это ужасная гадость!

– А надо, чтобы за тобой красиво ухаживали? Дарили цветы-конфеты? – ехидничала бабка. – В кино водили и поили шампанским по ресторанам? У трудящейся женщины нет времени на такие глупости. Ей нужно думать об общем деле, которое ведет к благу для всех. А индивидуализм свое отжил. Шуры-муры в прошлом. Именно, что справить нужду! Захотелось мужика – выбирай любого и приспосабливай к делу! Мы так и поступали!

– Признаться, я что-то такое раньше слышала, – смущенно пробормотала мама. – О том, что переспать с мужчиной для комсомолки двадцатых годов было то же самое, что выпить стакан воды.

– Ты слышала, а я через это прошла, – подхватила бабушка. – Перед тобой сидит активная участница организации «Долой стыд», которой руководил Карел Радек. Карлик-чудовище – так мы его называли. Карлуша был мал росточком, рыжие волосы покрывали все его тело, а член висел до самых колен. Карел курил трубку и жил с сестрой. Ну и натерпелся же он от этой старорежимной мещанки! Он и сам ходил по дому совершенно голый и детей сестры приучал к свободе тела. Сестра ругалась и жаловалась в домком, на что Карел отвечал, что в освобожденной стране все имеют право на абсолютную свободу. Даже дети. И все мы, свободные и гордые, ходили совсем без одежды и даже ездили голышом в трамваях. А однажды прошли парадом по Красной площади. Вот ты, Наталья, можешь себе представить, что по главной улице столицы маршируют тысячи совершенно обнаженных юношей и девушек?

– Нет, не могу.

– А ведь такое было! И я, представь себе, вышагивала рядом с Маяковским во время его ранних поездок по стране, и из одежды на мне была только кумачовая лента с белой надписью «Долой стыд»!

– И Маяковский тоже был голый? – недоверчиво осведомилась мать.

– Нет, этот ренегат носил холщовые штаны, желтую блузу, а на шее роскошный бант. Честно говоря, я и сама не знаю, от кого родила Алексея. Может быть, даже от него. Или от первого секретаря нашей организации. А может, от его заместителя. Или даже от Радека. Тогда это было совершенно неважно. Все мы со дня на день ждали, что семьи упразднят, жены и мужья станут общими, а детей будут воспитывать в интернатах. Возобладает принцип муравейника. Над всеми стоит царица-матка, а вокруг нее снуют рабочие муравьи. Разве плохо? Да-а, интересное было время, и Александра Коллонтай как нельзя лучше в него вписалась. Я сразу приняла ее идеи. Мы с Коллонтай были очень близки по духу. Да и по жизни тоже. Мне Шурочка много интересного про себя рассказывала.

Интонации в голосе старухи потеплели, сделались ироничными.

– Помню, она со смехом вспоминала, как в шестнадцать лет сын генерала Драгомирова признался ей в любви. Александра, конечно же, высмеяла незадачливого кавалера на глазах их общих знакомых прямо во время бала, и кадет пажеского корпуса, как последний слюнтяй, из отцовского револьвера пустил себе пулю в лоб. Замуж же вышла наша Шура за Владимира Коллонтая, против которого, кстати, категорически возражали ее родители – только поэтому их свободолюбивая дочь и ринулась напролом, настояв на этом ненужном браке.

Она вздохнула и продолжила:

– В день венчания Александра Михайловна получила предсмертную записку от своего учителя, известного литератора Острогорского. Представь себе, Наталья, пятидесятилетний словесник влюбился в Шуру, как мальчишка, не смог побороть этой любви и попытался наложить на себя руки. Но Острогорский оказался не так удачлив, как Драгомиров, и ему так и не удалось отравиться угарным газом. А с мужем Александре не повезло. Тряпка был ее Володя. Сквозь пальцы смотрел на роман жены со своим приятелем Виктором Саткевичем. И чтобы любовникам было удобнее встречаться, даже пригласил Виктора проживать в одной с ними квартире. Позиция правильная, но не своевременная. Этой своей мягкотелостью Коллонтай окончательно запутал ситуацию, и Шуре ничего не оставалось, как бросить своих мужчин – мужа, сына и любовника и уехать от них в Швейцарию.