Черная кровь. Черный смерч - [11]

Отряд достиг берега, когда бегущие были ещё хорошо видны. Согнутые никогда не умели как следует бегать, к тому же среди них оставались почти одни женщины, большинство с маленькими детьми. Многое можно сказать про согнутых, но детей они не бросали никогда.

Луков у преследователей не было, поэтому бегущих пришлось загонять, наподобие того как стая волков загоняет табун длинногривых лошадей. Таши бежал вместе со всеми, размахивая копьём, орал нечленораздельно, но где-то краем сознания отмечал, как ловко командует людьми быстроногий Тейко, возглавивший погоню. Отставших согнутых убивали не останавливаясь, зная, что, даже если удар был неточен, истекающему кровью человеку не выжить в степи. Рассыпавшись полукругом, охотники не давали согнутым разбежаться в разные стороны и постепенно сгоняли обратно к берегу. Здесь, неподалёку от воды, разыгралось последнее действие битвы. Полтора десятка дрожащих женщин, давно потерявших оружие и возможность драться, и кучка цепляющихся за них малышей были прижаты к воде. Охотники уже подняли копья, когда раздался крик подоспевшего к месту расправы Ромара.

– Детей оставьте! – кричал Ромар. – Я буду их смотреть!

Тейко кивнул, соглашаясь, и удобнее перехватил боевой топор из полированного чёрного диабаза. Через минуту последняя из женщин убитой свалилась в воду, а визжащих и царапающихся детей стащили в одну кучу.

В этой схватке Таши не участвовал. В последнюю минуту он заметил среди обречённых женщин одну слишком стройную, чтобы принадлежать к проклятому роду согнутых. И хотя Таши знал, что настоящие люди, выросшие в орде чужих, сами становятся чужими, он не смог поднять копья.

Ромар шаркающей походкой подошёл к согнанным детям. Первым он показал на большеголового младенца, которого Таши во время погони успел заметить на руках у человеческой женщины. С виду младенец ничем не отличался от всех остальных, но всё же Ромар уверенно произнёс страшное слово: «Мангас!»

Этого не ожидал никто. Толпа вооруженных мужчин невольно попятилась, отступая от лежащего на камнях младенца, которому, вероятно, не было и полугода. Люди понимали, что раз мангасы рождаются, то, значит, бывают и детьми, но всё-таки это не вмещалось в голову. Однако приговор был произнесён, и никто не осмелился бы оспорить слово Ромара. Да никто и не собирался этого делать; если бы не старик, все дети давно бы лежали в общей кровавой куче.

Тейко поднял двумя руками топор и с силой опустил. И хотя первый же удар едва не размазал тщедушное тельце по камню, Тейко ударил ещё несколько раз, чтобы скрыть собственный страх, опасаясь, что убитый младенец вдруг поднимется на кривые ножки и прыгнет ему в лицо.

Одного за другим охотники поднимали детей, неотличимо похожих на своих собственных, каждый раз Ромар произносил: «Чужой» – и ещё один труп летел в сторону. Лишь однажды Ромар остановился и, наклонившись к девочке лет трёх, проговорил:

– Отдайте её Линге. Это её дочь.

Наступила тишина. Все знали, что дочь Линги пропала больше года назад, скорее всего была украдена согнутыми. Никто уже не надеялся увидеть её живой. Да и сейчас охотники не знали, как быть, можно ли принять обратно в свой род ребёнка, жившего среди чужих.

– Это дочь Линги, – повторил Ромар. – Она ещё слишком мала, она всё забудет и вырастет человеком. Отдайте её матери.

С тех пор как пропала девочка, у Линги больше не было детей. Линга часами возилась с чужими малышами, но в глазах у неё плескалась неизбывная тоска. И потому никто из охотников не осмелился возразить. Кто-то взял девочку на руки и вынес из кровавого круга.

Вскоре на камнях оставался лишь один живой ребёнок. Ромар уже несколько раз подходил к нему, но, так и не приняв решения, переходил дальше. И вот теперь решение надо было принимать. Ещё одна девочка, на этот раз годовалая, лежала на спине и сучила в воздухе ножками. У неё были неожиданно длинные для младенца чёрные волосы, и всё тело словно покрыто тёмным пушком. Она заметно отличалась от остальных, и ни у кого из охотников не было и тени сомнения, что это чужой. Боялись и ждали только слова: «Мангас». И однако Ромар медлил. Он присел на корточки возле ребёнка и долго рассматривал его, нервно дёргая изуродованным плечом. Наконец произнёс:

– Это свой.

– Как?.. – Тейко, уже поднявший топор, не мог поверить сказанному. – Даже я вижу, что это чужой!

– А я вижу, что она из настоящих людей. Я в этом уверен. Я надеялся найти здесь кого-нибудь из её рода, и я нашел. Она из тех же людей, что и отец Таши. Она своя, её нельзя трогать. Отнесите её в селение.

Никто не двинулся с места, и тогда Таши, чувствуя спиной ненавидящие взгляды мужчин, подошёл, поднял девочку и прижал к груди.

– Мангас!.. – беззвучно процедил Тейко, хотя Таши всё равно расслышал слово, звучавшее как плевок и проклятие.

– Уходим, – приказал Ромар. – Здесь нечего делать, рода согнутых больше нет. Они напрасно надеялись на своих мангасов. Но хотел бы я знать, что заставило их лезть на наши копья? Неужели простая засуха?

И степь услужливо принесла ответ на не вовремя заданный вопрос.

Воины уже шли по воде, готовясь плыть на тот берег, когда Ромар, верный привычке оглядываться напоследок, тревожно вскрикнул. Нечеловечески зоркие глаза старика заметили в выжженной степи какое-то движение. Словно сама степь сдвинулась вдруг, пошла морщинами, – жёлтое на жёлтом, незримая дрожь, мерцающий вал, хлынувший с далёких солончаков, чтобы разбиться о берега Великой реки.