Черная камея - [228]

Меррик упала спиной на ковер, вскинула руки и прокричала нам:

– Пусть все так и будет! – После чего обратилась к Гоблину: – Да, иди ко мне в объятия, дай мне познать тебя, иди ко мне, будь со мной, да, испей моей крови, познай меня, да, я знаю тебя, да. – Глаза у нее закатились, и она лежала как бесчувственная.

В конце концов, когда я не мог дольше этого выносить, Гоблин отлип от нее, снова поднявшись под потолок в виде кровавого порыва ветра, после чего сразу вылетел в разбитое окно, в тюлевые занавески опять ударили крошечные осколки. На руках, ногах и лице Меррик остались капельки свежей и засохшей крови. Пролетая сквозь тюль, Гоблин тоже оставил на нем кровавые следы.

Лестат помог Меррик подняться. Он поцеловал ее в губы, пригладил длинные каштановые волосы, помог сесть на стул.

– Мне хотелось сжечь его! – сказал он. – Я едва сдержался, чтобы не метнуть в него пламя.

– И я тоже, – сказал я, поправляя на ней белую юбку. Потом я вынул носовой платок и начал промокать кровавые царапины, которые он везде на ней оставил.

– Нет, действовать огнем пока рано, – сказала Меррик, – сначала я должна была с ним встретиться. Я должна была во всем удостовериться.

– Так что, он действительно призрак моего близнеца? Это правда? – спросил я.

– Да, правда, – спокойно ответила Меррик и жестом показала, что не нужно больше хлопотать вокруг нее, потом взяла мою руку и поцеловала ее. – Он призрак младенца, похороненного на кладбище Метэри, вот почему он привязан к этому месту – объяснила она. – Вот почему ты не смог взять его с собой в Европу, как рассказывал мне Лестат. Вот почему он стал прозрачным и слабым, когда вы едва добрались до Нью-Йорка. Вот почему он становился еще сильнее, когда ты ездил в Новый Орлеан. Вот почему он казался таким сильным сегодня ночью рядом со склепом. Там покоятся его останки.

– Но ведь он сам этого не понимает? – спросил я. – Он ведь не знает, откуда взялся, каково его настоящее имя?

– Не знает, – подтвердила Меррик.

На моих глазах маленькие ранки начали исчезать, и Меррик вновь превращалась в очаровательную женщину, какой была. Ее длинные волнистые каштановые волосы были красиво спутаны, зеленые глаза все еще налиты кровью – в целом она пока не совсем пришла в себя.

– Но его можно заставить все это узнать, – продолжила Меррик, – и это наше самое сильное оружие. Потому что призрак, в отличие от чистого духа, связан со своими останками, а у этого призрака связь очень сильная. Он связан с тобой кровью, вот почему ему кажется, что у него есть право на то, чем обладаешь ты.

– Ну конечно, – воскликнул я, – конечно! – Я только сейчас это осознал. – Он считает, что у него есть какое-то право, раз мы вместе были в одной утробе.

– Да, и попытайся представить на секунду, чем явилась смерть для такого духа. Во-первых, он был близнецом, а нам известно о близнецах, что они ужасно переживают потерю своей пары. Пэтси говорила, что ты все время плакал на его похоронах. Тетушка Куин тогда еще умоляла ее успокоить тебя. Тетушка Куин понимала, что ты чувствуешь смерть Гарвейна. Гарвейн, в свою очередь, тоже чувствовал, что вас разделили, и когда попал в инкубатор, и когда умирал – несомненно, его дух пребывал в растерянности и поэтому не отправился к Свету, как ему следовало.

– Понятно, – ответил я. – Сейчас впервые за все эти месяцы я снова чувствую к нему жалость...

– Пожалей лучше себя, – сказала Меррик. То, как она по-доброму со мной говорила, очень напоминало мне манеру Стирлинга Оливера. – Но когда тебя принесли на те похороны, – продолжила Меррик, – когда тебя принесли на кладбище в день его погребения, его маленький несчастный дух, пущенный по течению, нашел в тебе, Тарквиний, своего живого близнеца и стал твоим двойником. Фактически он превратился в нечто, гораздо более сильное, чем обычный doppelganger. Он стал компаньоном, любовником, настоящим близнецом, который считал, что имеет право на твою вотчину.

– Да, так мы и начали наш длинный совместный путь, – сказал я, – два истинных близнеца, два истинных брата. – Я чертовски старался припомнить, что когда-то любил его. Не знаю, могла ли заглянуть в мою душу Меррик, но если все-таки заглянула, то наверняка почувствовала ту враждебность, которую я теперь к нему питал, ту рабскую зависимость от него, которая стала для меня невыносимой, весь этот длинный год, с тех пор как Петрония так грубо превратила меня в другое существо.

– А теперь, когда тебе дарована Темная Кровь, – сурово произнес Лестат, – он хочет получить то, что считает своей долей.

– Но происходит не только это, – продолжила Меррик тем же приглушенным голосом, внимательно вглядываясь в меня. – Я хочу, чтобы ты описал мне, если не возражаешь, что происходит, когда он нападает на тебя.

Я задумался на секунду, а потом заговорил, переводя взгляд с Меррик на Лестата и обратно.

– Это похоже на слияние, которого я никогда не знал, когда был жив. Конечно, он временами проникал в меня. Это мне говорила Мона Мэйфейр. Когда мы занимались с ней любовью, она чувствовала, что он во мне. Мона считает себя ведьмой, потому что хорошо чувствует духов.