Черная дюжина. Общество смелых - [19]

Поэтому знание всего этого дало основу для выработки нашей позиции. И, когда меня называют фашистом, я всегда могу объяснить свою точку зрения».

Жизненные же позиции Дмитрия Дмитриевича не были догматичными, больше того, слово не расходилось с делом.

«Господь своим верным сынам посылает еще более страшное испытание: Он их не лелеет и холит, Он бросает их в пекло, чтобы проверить праведность их деяний и слов. Вот это и есть «Память», то, чем она занимается. А спросите у этих обездоленных, сколько осиротевших душ они подтянули к себе и дали им счастье жизни, с одной стороны, а с другой — уверенность в будущем дне? Да ни одной! Они только ходят перед телекамерами, подарки раздают, откупаются от своего долга. А я помню завет своей бабушки. Она мне говорила:

— Дима, ты обязан взять на воспитание из детского дома двух детей.

Я ей всегда говорил:

— Бабуль, я еще молодой и хочу пожить и как-то немного погулять…

— Гулять? Собака гуляла и хвост потеряла, — отвечала она, — а ты обязан исполнить долг свой и прежде, чем иметь своих детей, ты приголубь осиротевших, — это сложнее, тогда своих не будешь баловать…

И как наговорила мне… Маму медицинским путем убрали. У меня есть доказательства. Спровоцировали инсульт. Появился врач, который никогда не работал в нашей поликлинике, и сам, без вызова предложил обследование. А я был в командировке. Маме выписали то количество лекарств, которое вызвало излом сосудов. Жена у меня с двумя детьми была… Она погибла, ее убили… Просто по голове ударили, она восемь дней в квартире пролежала, и ничего, заметьте, не украли, хотя было что. Я воспитал сына и дочь, они теперь уже свои семьи имеют… Но сколько у меня таких обездоленных сейчас, этих детей, выброшенных судьбой на улицу… Потому что или родители должны добывать корм с утра до вечера, работая и оставляя их одних, или же пьют и занимаются преступлениями, и они опять оказываются выброшенными на улицу. И вот, я все это подбираю и превращаю в нормальных бойцов, патриотов, граждан своего Отечества и делаю то, что должно делать государство».

Ну а в середине 80-х Васильев любил ссылаться на Ленина. Обычно цитата из трудов Ильича становилась отправной точкой, основой, на которую нанизывались высказывания, к упомянутой цитате имевшие не всегда прямое отношение. В своих речах Васильев сам себя именовал «беспартийный большевик-ленинец». Это тоже стало некой загадкой для людей — как фашист Васильев называет себя беспартийным большевиком? Но тут все просто, красная ширма лишь камуфлировала деятельность Васильева и его организации до того момента, когда отпала необходимость. Курс, взятый Горбачевым на перестройку, был встречен с оптимизмом, так как «Память» являлась непримиримым и последовательным врагом советской власти.

В 1988 году произошел такой интересный эпизод — вызов Васильева в КГБ в связи со слухами (распространившимися накануне 1000-летия крещения Руси, подхваченными и прессой, публиковавшей интервью с различными чинами из МВД, заявлявшими, что органы «сделают все от них зависящее…») о предстоящих еврейских погромах. 28 мая на черной «Волге» Васильева отвезли на Кузнецкий Мост. «Там, — рассказывал он, — начинают расспрашивать: «Как вы себя чувствуете?» Я говорю: «Я что, в поликлинику попал?» Они смеются. Начинают дифирамбы петь: «Вот, вы такой-сякой, делаете такое полезное дело, мы вас так уважаем». Потом вдруг дают какую-то бумагу: «Подпишите протокольчик». А в бумаге написано: «Вы предупреждаетесь о том, что занимаетесь антиобщественной деятельностью», а ниже все строчки пустые. Я говорю: «Вы ничего не перепутали? Сейчас ведь не 37-й год? И вообще я должен вас предупредить, что если я не выйду отсюда через час, то через пару часов здесь на улице будут стоять полторы тысячи человек».

К слову сказать, во всех своих интервью Дмитрий Васильев всячески открещивается от обвинений в антисемитизме. В антисемитизме, считает Васильев, «обвинять надо и самого Маркса и Ленина». При всем этом Васильев считает себя «крутым антисионистом», а социализм и коммунизм — «сектантством иудаизма». «Я не выступаю против еврейской культуры, всего народа. Я против тех, кто губит Россию, — говорил он. — Сюда я причисляю и сволочей русских, которые предали и продали Родину. Они должны в первую очередь получить по морде. Недаром говорят: бей своих, чтобы чужие боялись». Главный же враг, по мнению Дмитрия Дмитриевича, это интернационализм, «являющийся прибежищем политических шлюх».

Тогда же к Васильеву (и это фиксировалось на видеопленку) приходили старые и молодые евреи, желавшие принести себя первыми в жертву во имя еврейского народа. Дмитрий Дмитриевич наставлял их: «Ребята, неужели вам в двадцатом веке не стыдно в такой дремучей темноте жить? Возвращайтесь в Малаховку и передайте своим евреям, чтоб они не валяли дурака, что чиркнутая спичка может вызвать большой пожар»… «Они, — рассказывал Васильев, — ушли успокоенные, даже какие-то просветленные».

С телевидением отношения у Дмитрия Дмитриевича были натянутые. Однажды на вопрос о том, какие программы ТВ он предпочитает, Васильев ответил, что смотрит только выпуски новостей. Остальные же программы получили такую оценку: «Мерзость, именуемую телевидением, спокойно смотреть нельзя, это метастазы, они могут проникнуть в мозг, а я стараюсь держать его стерильным… Я не дурак, не сумасшедший, не плебей. Думаю, в Риме просто отсекли бы голову тем, кто осмелился бы показать то, что демонстрируется по нашему телевидению… Из этого ящика какой-то ужас льется — примитив, похабень, порнография, издевательство над человеческими чувствами…»