Черная Брама - [12]

«Готовят для переброски… Кличка Лемо… Проходил ту же, что и я, подготовку… Опять проклятый счетчик… Шраммюллер… Кенгсбери — „Хиросима“…»

— Ясно, что Благов проходил специальную подготовку где-то возле Куксхафена…

— Основание?

— Трудно предположить, чтобы выписывали газету из маленького провинциального городка земли Нижняя Саксония. Куксхафен расположен в устье Эльбы. Морской порт. По переписи пятидесятого года — сорок семь тысяч жителей.

— Так, продолжайте.

— Видимо, решив явиться с повинной, Благов в доказательство своей искренности хотел сообщить все, что известно ему об агентурной школе…

— Или?

— Не понимаю, товарищ полковник.

— Или записка — страховой полис на случай провала.

— Товарищ полковник, «Благов» работал в шахте, с ладоней его рук еще не сошли мозоли… Вряд ли его успели развратить до такой степени…

— Подобная горячность делает вам честь, капитан, но снижает объективность оценки, — перебил его Раздольный. — К этому вопросу мы еще вернемся. В одежде и обуви задержанного больше ничего не обнаружено?

— Нет, товарищ полковник. Постучав, в кабинет вошел дежурный:

— Товарищ полковник, звонили из госпиталя — можно приступить к допросу Благова.

— Хорошо. Позвоните в гараж.

— Разрешите идти?

— Идите. Дежурный вышел.

— Где ваша запись? — спросил Раздольный.

Клебанов передал запись полковнику.

Вчитываясь в краткие выводы по вещественным доказательствам, полковник делал заметки у себя в блокноте. От первой встречи с задержанным зависит многое, а времени, так необходимого для подготовки к допросу, нет. Обстоятельства требуют решительных, оперативных действий.

Клебанов попросил разрешения и, приоткрыв форточку, закурил. Сизые голуби, усевшись на наличнике окна, затеяли шумную возню. По-весеннему теплый ветер шевелил оконные занавески. За главным корпусом управления в эти несколько дней вырос новый, восьмой этаж жилого дома. Левее, теряясь в легкой туманной дымке, уходили все дальше и дальше стрелы башенных кранов. Взбираясь на холмы предгорий, город строился, год от года становился все богаче и краше, а здесь… Клебанов невольно окинул взглядом шпионское «хозяйство», лежащее на столе, и… день, показалось ему, утратил свою ясную, весеннюю свежесть.

Когда они приехали в госпиталь, дежурный врач еще в вестибюле предупредил полковника:

— Состояние больного тяжелое, главный врач просил вас уложиться в десять минут.

Полковник помрачнел и, не ответив, направился к сестре-хозяйке. Белого халата большого размера не оказалось. Стянутый на спине тесемками, узкий, едва достигающий лопаток халат стеснял Раздольного и усиливал чувство раздражения.

Полковник шел по длинному коридору госпиталя и ругал себя — раздражение было плохим советчиком в предстоящем допросе.

Когда в сопровождении капитана Раздольный вошел в палату, внешне он был совершенно спокоен и полон решимости в течение предоставленных ему десяти минут получить все необходимые сведения.

Высоко приподнятый на подушках, «Бла-гов» полусидел. Его большие, натруженные руки с короткими пальцами лежали поверх одеяла. Взгляд блеклых, когда-то голубых глаз вяло скользнул по лицу полковника.

— Покурить бы… — сказал он.

С разрешения полковника Клебанов протянул ему коробку «Казбека».

«Благов» взял папиросу, размял ее негнущимися пальцами, прикурил и, глубоко затянувшись, закрыл глаза.

— Я хочу, чтобы вы твердо уяснили свое положение, — сказал полковник. — Вы задержаны на судне, приписанном к Гамбургскому порту. В списке команды и пассажиров судна ваша фамилия не значится. Командировочное удостоверение, выданное Петрозаводским геологическим институтом, фальшивое. Такого института в Петрозаводске нет. Что касается паспорта, то он настоящий, но для вас было бы лучше, если бы он был поддельный. Паспорт похищен у Благова шестнадцатого января прошлого года при обстоятельствах, усугубляющих тяжесть вашего положения. Вот фотография настоящего Благова Василия Васильевича. — Полковник показал фотографию. — Я предупреждаю вас: всякая попытка уклониться от правды и запутать следствие значительно ухудшит ваше и без того скверное положение. Вы будете отвечать?

— Буду… — ответил он после паузы.

— Ваше настоящее имя и фамилия?

— — Непринцев Ефим Захарович. Еще одно имя дали мне «благодетели»… Условное…

— Кличку?

— Пусть… кличка… Мне теперь все равно. Дали мне кличку «Пауль».

Клебанов вел протокол допроса.

— Год и место рождения?

— Село Высокое, Николаевского района… Родился я в тысяча девятьсот восемнадцатом году…

— Вам тридцать девять лет? — с недоверием переспросил полковник.

— Тридцать девять лет, — горько повторил Непринцев. — Жизнь. Только за последние шесть месяцев, в школе господина Лермана, я немного пришел в себя. Восемь лет я не видел солнца. Когда шел в шахту, оно еще не всходило, когда возвращался, солнце уже село. Начал в Шарлеруа, и, кажется, нет ни одной шахты, где бы я не работал.

Непринцев говорил торопливо, как человек, который боится, что ему не хватит времени сказать самое главное, сокровенное, о чем больше нельзя молчать.

— В пятьдесят четвертом я заболел, и компания выгнала меня на улицу. Три года питался тем, что удавалось добыть на городской свалке или в мусорных ямах. Все эти годы на чужбине я только и думал о том, чтобы вернуться на родину. Я пошел на вербовку потому, что хотел вернуться домой. Знаю, теперь вы мне не поверите. Если бы меня не нашли в трюме, я пришел бы сам и рассказал всю правду…