Черная беда - [6]

Секретарь с надеждой поднял на Сета глаза, но тот — Али это понял сразу — вновь овладел собой.

— Войска Сеида в город не войдут. Ты забываешь, у меня есть Танк. Ты несешь предательский вздор, Али. Завтра я буду принимать в городе парад победы.

— Увидим, ваше величество.

— Вот увидишь, Али.

— Послушайте, — сказал Али, — мой друг — благородный человек, он очень предан вашему величеству. Думаю, если хорошенько его попросить, он снизит цену.

— Завтра я буду принимать в городе парад победы.

— А что, если он уступит вам лодку за тысячу восемьсот рупий?

— Вопрос исчерпан.

Поняв, что дальнейшие уговоры бесполезны, Али взял со стола пишущую машинку и молча направился к выходу. За дверью послышалось поспешное шарканье голых ног — это в темном коридоре скрылся осведомитель. За последние несколько месяцев они уже успели привыкнуть к этим звукам.

Придя домой, Али налил себе виски и закурил манильскую сигару. Затем вытащил из-под кровати фибровый чемодан и начал — аккуратно, не торопясь отбирать нужные в дорогу вещи, но тут раздался стук в дверь и в комнату вишел майор Джоав.

— Добрый вечер, секретарь.

— Добрый вечер, майор. Армянин мертв?

— Мертв. Боже, как он голосил! Я вижу, вы пьете виски?

— Наливайте себе, если хотите.

— Спасибо, секретарь… В дорогу собираетесь?

— Да нет, просто вещи разбираю… На всякий случай. Сейчас ведь нужно ко всему быть готовым.

— В горах стоит армия.

— Да, говорят…

— Армия Сеида.

— Говорят и такое.

— Как вы выражаетесь, секретарь, сейчас ко всему нужно быть готовым.

— Закуривайте, майор. В Матоди, думаю, найдется немало людей, которые бы с удовольствием отсюда уехали. Ведь завтра армия уже будет здесь.

— Да, она недалеко. Но бежать из города невозможно. Все лодки исчезли, железная дорога вышла из строя, а шоссе ведет прямо в лагерь противника.

Али аккуратно сложил белый костюм и, нагнувшись над чемоданом, сказал, не подымая головы:

— Сегодня на базаре один человек говорил, будто у него есть лодка. Забыл, как его зовут. Простой человек, надо думать. Лодку он где-то за гаванью припрятал. Сегодня вечером он собирается в ней на материк. Говорят, два места в лодке свободны. Как вы считаете, майор, найдет он себе попутчиков за тысячу рупий? По пятьсот с каждого? Такую, говорят, он назначил цену.

— Цена немалая.

— Да, но человеческая жизнь стоит дороже. Так как вы думаете, майор, найдет он себе попутчиков, если у него и впрямь есть лодка?

— Может быть. Кто знает? Возможно, какой-нибудь инородец, деловой человек, смекалистый, весь капитал которого — пишущая машинка да пара костюмов, с ним и поедет. А военный — едва ли.

— А за триста рупий?

— Маловероятно. Посудите сами, что делать военному на чужбине? Да и на родине он запятнает свое имя позором.

— Но другим он, надо полагать, чинить препятствий не станет? Если уж выкладывать пятьсот рупий за лодку, можно приплатить еще сотню часовому, чтобы тот его пропустил, вы не находите?

— Как вам сказать… часовые бывают разные… Сто рупий — не такие уж большие деньги, а ведь тут речь идет о нарушении присяги…

— А двести рупий?

— Военные, как правило, люди бедные. Двести рупий для них — большие деньги… Ну-с, мне пора, надо возвращаться к солдатам. Спокойной ночи, секретарь.

— В котором часу вы сменяетесь с поста, майор?

— После полуночи. Еще, может быть, увидимся.

— Кто знает… Да, майор, вы забыли ваши бумаги.

— В самом деле? Спасибо, секретарь. И спокойной ночи. Майор пересчитал небольшую пачку денег, которую Али положил на туалетный столик. Ровно двести рупий. Он сунул деньги в карман гимнастерки и вернулся на гауптвахту.

Там, во внутреннем помещении, сидел господин Юкумян и беседовал с капитаном. Полчаса назад маленький армянин находился на волосок от гибели и еще не вполне пришел в себя: на его открытом, живом лице выступили капли пота, он был, против обыкновения, несловоохотлив, говорил едва слышным, срывающимся голосом. Про лодку он хранил упорное молчание до тех пор, пока солдаты не набросили ему на шею петлю.

— Что сказал этот подонок? — спросил он майора.

— Он пытался продать мне место в лодке за пятьсот рупий. Он знает, где спрятана лодка?

— Увы. Я по глупости все ему рассказал.

— Ничего страшного. Он дал мне двести рупий, чтобы его пропустили мои часовые. Кроме того, он угостил меня виски и манильской сигарой. Для нас Али опасности не представляет. Когда мы отправляемся в путь?

— Еще один вопрос, господа офицеры… Моя жена… Для нее теперь места в лодке не остается, поэтому про наш отъезд она не должна ничего знать. Где она была, когда вы… когда мы вышли из кафе?

— Она шумела, и пришлось ее запереть на чердаке.

— Она взломает дверь.

— Это уже наше дело.

— Очень хорошо, майор. Я ведь честный человек. Честный и мирный. Сами знаете. Для меня главное, чтобы все были довольны.

Али уложил чемодан и теперь в ожидании сидел на кровати. «Интересно, что задумал майор Джоав? — размышлял он. — Странно все-таки, что он не хочет бежать. Наверное, рассчитывает утром получить за Сета хорошие деньги».

Ночь и страх темноты. Сет лежал без сна у себя в комнате, в башне старого форта, и с унаследованным от предков ужасом перед джунглями, с тоскливым ощущением оторванности от мира мучительно вглядывался во мрак. В ночи притаились хищные звери, колдуны и призраки убитых врагов. Перед властью ночи пасовали и предки Сета, они панически пятились от нее, теряя всякие признаки индивидуальности. Они ложились по шесть-семь человек в одной хижине, от ночи их отделяли лишь намытая дождями насыпь да крытая соломой крыша, но в темноте слышно было дыхание лежавшего рядом, всего в нескольких дюймах, такого же теплого, обнаженного тела, и они из шести-семи перепуганных чернокожих превращались словно бы в одно целое, ощущали себя одним огромным существом, способным дать отпор крадущемуся где-то рядом врагу. Сет же был в одиночестве и страх преодолеть не мог, ночь застала его врасплох, навалилась на него всем своим весом, и он физически ощущал свое одиночество, незащищенность, оторванность от людей.