Черная барыня - [4]

Ох и старались угодники! Многие тянулись из последних сил, точно лещи за красной наживкою.

Но как-то по весне, когда ожидался большой прием, когда с подарков уже сдувались последние пылинки, лещам этим-хлыщам пришлось вдруг вылупить рыбьи глаза да зашлепать в обиде гнутыми губами:

- Что ж это Алевтина Захарьевна? Из памяти нешто выбилось? Нам в стремена велела, а сама? Снова да опять ускакала одноверха. И все до Яровой носит ее.

- И у меня к тому полный короб интересу. Затеяла ездить кланяться перед каким-то холопом. И чего бы это ей от бражного стола да побираться?

- Дык с того с самого,– влез в громкий у Сигарихиных ворот разговор дворник ее Ермолай,– что ить старый-то и розан не по глазам, а молода-то она и крапива красива…

– Ты б нас лучше надоумил, какая-такая прям-таки розовая крапива вдруг да выросла в зачуханной деревёшке?

– Большо ли дело подумать да самим вам сдогадаться? – отвечал Ермолай.– С осени хто до Гаврилы Красика в работники прибился?

– Демьян Стеблов?!

– Быть не может! В дерьме рощен, помелом крещен…– затараторил, ажно покраснел, один из «розанов» и привязался до Ермолая: – Не хочешь ли ты сказать, что породистого рысака да смердова телега объехала?!

Так это… смотря какой рысак,– ухмыльнулся дворник, а потом хохотнул.– Бывает и тако, что и в ложке глубоко. Иной кочеток и кречетка за вороток…

– Но-но! Ишь ты! Поехала… бабка за пригон. Всякая скотина и туда ж – до овина…

– Допекло нешто? – с издевочкой спросил Ермолай.– А чо тогда срамишься? Демьян Стеблов эвон какой стояк – не тебе свояк. Он зимою у покойного теперь Арефиня за два глядка всю кузню перенял. Только ты не думай, что Алевтина Захарьевна доезживает до парняги в молотобойцы напрашиваться, А то лаешься стоишь… Собаки-то наши эвон… на всяку ночь брешут, а не единой темноты покуда еще не прогнали. Терпют. А куда денешься?

– Легко сказать – терпеть! А ежели от терпежа да по всему сердцу швы расползаются? Тогда как?

Вот они зафыркали на ветер и запрыгали чуть не выше головы…

Да ты хоть до неба прыгни, а все одно погоды задницей не прижмешь. Алевтина Захарьевна и в самом деле повадилась до Демьяна не гвозди ковать. Понятно, что заскреблось в ней нутро втянуть молодого кузнеца в игру свою поганую. Только новая-то Алефина «игрушка» оказалась с бо-ольшим секретом: никакими стараниями, ни с какой стороны не находила Сигариха в Демьяне места – запустить пружину.

И еще.

Подбирать до загадки подходящий ключик мешала красавице вдове Настена Красикова – дочка бедняка Гаврилы, до которого Демьян поначалу-то и приблудился.

Теперь уж все кругом знали, что не из жадности денно и нощно колотится в кузне молодой кузнец; уговор у него с Гаврилою был заключен. По тому уговору Демьян должен был до свадьбы с Настеною хотя бы какой-то домишко поставить. Ведь кроме Настены в Красиковой семье целый выводок подрастал-оперялся.

Любая другая вертихвостка давно бы уж поняла, что достучаться до Демьянова сердца нельзя, только зря казанки обобьешь. Любая другая, но не Сигариха! И хотя кузнец при каждом появлении названной гостьи не единого раза даже молотка в сторону не отложил, красавица барыня отступиться от затеи даже и не подумала. Душа ее, как говорится, сплошь была гнеда – ни пятнышка стыда…

– Покорись,– твердила она Демьяну,– золотом осыплю. Уступи, не покаешься.

– Не покаюсь – в рай не попаду,– отвечал кузнец.

– В царствии небесном и без тебя тесно,– заверяла Алефа.– Спустись, глупый, на землю…

– Не резон.

– Это почему?

– Да потому… Ить наши с тобою земные наделы больно широко размежеваны – единого поля никак не получится.

– Уж не Настена ли Красикова меж нами тем широким разделом пролегла?

– Да причем тут Настена? Охота ведь и через батьку прыгает. Пойми ты, Алевтина Захарьевна,– пытался несговора втолковать Сигарихе,– ни единый же волк в пристяжных не пойдет, хотя бы орловский рысак в коренниках стоял. Ну какая мы с тобой пара? Сдвоили рыло да кулак – и у нас так…

Однако вор не умом спор, а сноровкою. Вот и красавицу вдову сноровило, после изложенного тут разговора, прямиком заявиться до самого до Гаврилы Красика.

– А и здрасьте вам,– сказалось ею.

– А и здрассте,– ответилось.

– А и до вас я… по делу.

– А и мы… гостей – по чину. Проходите в передний угол. Садитесь – не запнитесь. Слушать станем – не оторвемся.

– Некогда мне, Гаврила Ипатыч, в угол твой забиваться,– отказалась Алефа.– Недосуг мне скамейки твои подолом протирать. Досуг торги торговать…

Говорит Сигариха складно, а сама туда-сюда бестыжими глазами – только зырк, зырк.

– Потеряли кого в нашем дворе? – забеспокоился хозяин.

– Потерять не потеряла, а ищу, да не вижу,– не стала красавица барыня перед Гаврилою финтюлить.– Дочка твоя Настена далеко ли забежала?

– А и далеко, да близко,– отвечает ей Красик,– потому как воля ее завсегда в моих руках. Так о чем же Алевтина Захарьевна Настену мою спросить желает?

– Желаю знать, не пойдет ли она ко мне горнишной? – заказала барыня Красику тяжелый вопрос да сверх того еще и нелегкую задачу задала: – Не так, не поденно, как прочие, а безвыходно: с дневкою и ночевкою?

Не надо быть Гавриле семь пядей во лбу, чтобы сообразить: потребна Сигарихе Настена как собаке репей. А завела красавица вдова разговор этот касательно одного лишь только Демьяна Стеблова. Оттого-то и настроился было Красик дать сумасбродной бабенке решительный отказ. Однако рубить маленько погодил, пожелал получше приноровиться-послушать, какой еще урок приготовила ему Алевтина Захарьевна.