Через улицу - [6]

Около старых турецких фортов мечтали о славе и вспоминали громы сражений, накаленные солнцем старинные армстронговские пушки. Разложенные на песке сети пахли арбузом. Солнце медленно склонялось к западу, к далекому горизонту, где маячили паруса рыбачьих шхун – там занимались рыбной ловлей отважные итальянские рыбаки из Калабрии…

Дома я бывал редко. Но как-то утром я опять увидел мою соседку. К моему удивлению, на ней было теперь нарядное платье, розовое в белых цветах. В нем она напоминала пестрое олеандровое деревце. На ее шее я увидел кокетливое ожерелье из красных бус. Я не верил своим глазам. «Собирается в город», – подумал я. Она стояла у окна и, держа в руках маленькое зеркало, поправляла прическу. Она улыбалась сама себе и задорно откидывала хорошенькую головку, чтобы лучше видеть себя в зеркале.

Я думал, что я увижу, как она выйдет из дому. Но как будто никуда она не собиралась, и я еще один раз мельком видел ее в окне.

В этот день ко мне должна была придти Аня.

– Боже мой, в какой трущобе вы живете, – сказала Аня, раскрасневшись от высокой лестницы, по которой нужно было взбираться в мое неказистое жилище.

– Да, нужно будет переменить квартиру, – согласился я, чуть ли не впервые рассматривая стены, покрытые выцветшими обоями.

– Мне неудобно здесь принимать таких нарядных дам, как вы, – смеялся я.

Она взглянула на меня печально, как будто удивляясь, что я могу смеяться в такую минуту, как будто предчувствуя, ожидая, что сейчас случится что-то большое и непоправимое.

Она подняла прекрасные загорелые руки, чтобы снять широкую шляпу.

– Я снимаю шляпу, мне жарко.

Мы говорили о жаре, как будто не было других, более интересных тем для разговоров.

От жары у меня самого пересохло в горле. От Ани пахло солнцем, духами и здоровым женским потом. Я обнял и поцеловал ее шею. Аня отворачивала голову, и я заметил, как высоко поднимается ее грудь. Под этим белым платьем начиналась буря, может быть, первая буря в ее жизни.

Она встала, но так мне было удобнее обнимать ее, и я крепче прижал лицо к ее пахучему платью.

Аня закрыла глаза. Губы ее скривились так, как будто бы она собиралась заплакать. Она улыбалась сквозь слезы. Так улыбаются перед смертью героини греческих трагедий.

– Аня! Аня!.. – шептал я, – милая Аня…

– Сергей, не надо… я сейчас уйду…

Тихие райские пальмы веяли над нашими головами. Веяли черные крылья рока. У меня кружилась голова. Не выпуская из рук ее теплое и нежное тело, я прикрыл ставни.

Через несколько дней я переехал на другую квартиру, поближе к морю. Но один раз я еще видел свою соседку. Я проходил по нашей улице и встретил ее у дверей ее дома. Очевидно, она возвращалась с базара, потому что в руках у нее была клеенчатая сумка, в каких женщины носят провизию. Она поднялась на ступеньки крыльца. На меня она даже не взглянула – для нее я был случайный прохожий, – но я прекрасно видел, что прежде чем открыть дверь, она обернулась и, остановившись на минуту, внимательно и печально посмотрела на противоположный дом, окинула взглядом окошки верхних этажей и потом вошла в дом.

Когда я проходил по улице, в одном из окон заплакал ребенок, страстно и бесконечно, точно он уже знал, что жизнь страшна и непонятна.