Через триста лет после радуги - [57]
Они пили какой-то сладкий ликер. Наверное, от него Славке в самом деле хотелось спать. Казалось, что он сидит в этой комнате сто лет. За тысячи верст отсюда остался город с библиотекой, курилкой, дурехой Катькой, идеями доцента Мироненко и стихами о мирах, написанными карандашом на серой гранитной колонке.
— Фелюга должна быть с парусом, — сказал Славка.
— Не умею шить парус, — усмехнулся Згуриди. — Могу сшить юбку-кринолин, но не знаю, как делать парус. Кроме того, у настоящей фелюги мачта должна быть из дерева кипариса.
— Чепуха, — сказал Семен Семенович Крапотников. — Исправный мотор — и все кипарисы.
Было обычное утро. Оно принесло с собой туман. Туман пах йодом и рыбой, потому что на берегах Тихого океана туманы всегда пахнут так. Он висел на иголках лиственниц и серебрил стены домов. Запах йода смешивался с запахом человеческого жилья и хвои.
В это утро Веня Ступников проснулся без пятнадцати семь. Его разбудил будильник. В сущности, Вене незачем было просыпаться именно в это время. После визита директора норкового питомника в музей не забрела ни одна живая душа. Но Веня-то твердо знал, что уважающий себя писатель должен начинать день чашкой кофе и сигаретой. И необходимо, чтобы это было пораньше.
Веня пил кофе, курил и мыслил. За окном стояла белая муть. В раскрытую форточку лезла сырость. Это был знаменитый туман Охотского побережья. Жизнь снова оказалась очень сложной. Из-за того, что в каком-то проклятом питомнике дохнут норки, он, Веня Ступников, не имеет ни минуты покоя. Каждый день он как идиот бредет в эту долину. Два дня подряд доказывал, что он историк и ни черта не понимает в животноводстве. Потом еще два дня по ее просьбе толкался по всем учреждениям города в поисках помощи. Кажется, он узнал всех служащих городка. Директор питомника, тот самый злополучный чудак, исчез — в неизвестном направлении.
По ночам память воскрешает далекий черноземный городок, и… так или иначе приходится заниматься самокритикой. А кому это приятно? Соня — Каткаль — Тамерлан. Она заставила его даже к этим норкам относиться с уважением, хотя он с детства терпеть не мог кошек, ворон и прочую живность. И сама она похожа на норку. Движется быстро, бесшумно, и кажется, что тело ее скручено из какого-то диковинно-упругого материала.
Сегодня ночью он нашел идею. Питомник будет спасен. Он напишет громовую газетную статью. Статью, которую будут рвать из рук миллионы. В современном духе, — Каждая фраза как бомба. Форма — это основное. Читатель ждет форму. Любой может слазить в энциклопедию на букву Н, выписать оттуда все, что относится к норке, вставить местные факты и фамилии — и готово дело. Веня Ступников сделает иначе. Он начнет с песни Монтана о Мари, которая носила норковую шубку, Мари гуляла в норковой шубке по Парижу, и все девушки завидовали ей, а парни на улицах шли следом, как лунатики.
А разве наши девушки не имеют права ходить в норковых шубках? Далее можно написать о достоинствах норковых шкурок.
В грустной французской песенке Мари кончила плохо. Она состарилась, и состарилась ее шубка. Мари стала никому не нужна.
Каждая девушка имеет право носить столько норковых шубок, сколько ей угодно. Но для этого нужны норки. А что же творится в нашем питомнике? Далее сплошные разрывы гранат.
Веня кончил пить кофе и закурил еще одну сигаретку. Материал о норках прекрасно складывался. Только надо все хорошо обдумать.
В это обычное утро Славка Беклемишев был в питомнике с восьми утра. Он наблюдал, как кормят норок. Маленькие коричневые зверьки с хрустом уничтожали рыбу. Они были веселы и явно довольны жизнью. Потом Крапотников провел Славку смотреть на больных. Это был полный контраст. Норки лежали у стенок вольер и безучастно смотрели на Беклемишева. В кормушках лежала нетронутая рыба. Один зверек был, по-видимому, мертв. Беклемишев попросил вынуть его. Зверек был невероятно худ. Сквозь шерсть просвечивала синяя истощенная кожа. Никаких внешних следов заболевания не было видно. Беклемишев чувствовал себя отвратительно.
— Надо сделать вскрытие, — сказал он как можно увереннее.
— Прошу, — сказал Семен Семенович. — Все готово. Я знал, что вы будете делать вскрытие. — Он сказал это спокойно, но Славка заметил, как у него дрожат руки, когда он вытягивал из кармана папиросу.
Они прошли в домик управления питомника.
Тоненькая смуглая девушка в халате ожидала их на крыльце.
— Это наша уборщица, — сказал Семен Семенович. — Я зову ее Тамерланом. В скором времени она уничтожит все мужские сердца города и окрестностей.
Вулканический румянец упал на щеки Тамерлана.
— А ну вас, — чуть слышно сказала она.
Славка неприлично долго нащупывал дверную ручку. Ему мешала дохлая норка, которую он держал под мышкой. Он услышал, как кто-то сдавленно засмеялся за его спиной, и услышал легкий топоток убегающих ног.
На обтянутом простыней столе лежали несколько скальпелей, пинцет. А в стеклянном шкафу горделиво распределился малый хирургический набор. У некоторых инструментов были даже братья. Видимо, реквизиция медицинского оборудования в городке имела широкие масштабы.
