Через семь лет - [5]
Он сгреб ее в охапку, притянул к себе. Она доверчиво уткнулась головкой ему в живот – полагалось бы в плечо или в грудь, но ни туда ни сюда она не доставала. Тимоха потрепал ее по плечу, погладил по голове.
– Ну ладно, ладно. Не ты первая. Конечно, по-дурацки все – первая беременность и аборт. Врач-то хоть хороший? А то натворит чего, потом не родишь или осложнения какие.
Она опять начала всхлипывать.
– Ну прости, прости. Небось и без меня историй нарассказывали.
– Да уж наслушалась, сама выспрашивала. Но я, Тимош, не только операции боюсь. Врач хороший, говорят, осложнений после него не бывает. Только болтают про него разное. Говорят, что когда идут к нему домой, а не в больницу, то он с девчонками… он девчонок… Я с одной говорила, ей тоже в больницу было нельзя. Он ей вколол что-то и ноги к креслу привязал. Она все слышит и чувствует, а сделать ничего не может… Ну вот. Сначала он свои дела сделал, а уж потом аборт.
Тимофей нахмурился и непроизвольно сжал кулаки.
– А почему ты в больницу не идешь? Зачем к нему домой?
Лена даже всхлипывать перестала, оттолкнула Тимофея, вернее сказать, оттолкнулась от Тимофея, ибо с таким же успехом она могла попытаться сдвинуть с места скалу. Глаза ее засверкали укором и обидой в ответ на такое вопиющее непонимание местных реалий.
– В какую больницу я пойду, если там семь человек из моей деревни работают. Да я там только появись, через день вся округа знать будет. Отцу с матерью прохода не дадут. Отец напьется и начнет мать колотить, что она мало меня в детстве лупила и проститутку из меня вырастила.
Она отвернулась и снова тихонько заплакала. Тимофей попытался притянуть ее за плечо, но она вывернулась и забарабанила по его груди кулачками. Тогда он снова сгреб ее в охапку, но не прижал к себе, как в прошлый раз, а просто подхватил на руки этот всхлипывающий и размахивающий руками комок, прижал к груди, чмокнул в нос и подул на нее, как на горячую чашку чая.
– Остынь. К утру что-нибудь придумаем. Обещаю! Мы своих в беде не сдаем.
Лена глянула заплаканными глазами на Тимофея, как бы спрашивая: «Не обманешь?» – и почему-то враз поверила, улыбнулась сквозь слезы, обхватила его руками, зарылась носом в его грудь и оттуда, уже успокаиваясь, забормотала: «Мне же не то что посоветоваться, а даже просто поговорить не с кем. Светка всех любит, она не поверит, что врачи на такое способны. Дашка – совсем ребенок, она даже нецелованная. И Алевтине в рот смотрит – ну да, та взрослая и вся такая… раньше в Дубне в каком-то ресторане, где иностранцы, работала. С ней можно было бы поговорить. Алька – она хорошая, Дашку вон любит, как сестренку малую, пылинки с нее сдувает, мужиков от нее отгоняет, да только у нее у самой такая история, что моя для нее все равно что ничего. Она только посмеется: подумаешь, трахнут меня лишний раз без моего согласия, что со мной сделается. Самой-то два раза в месяц перед своим ментом так отплясывать приходится!»
Она вдруг вздрогнула, вскинула голову и закрыла рот ладошкой.
– Тимошенька! Забудь, что я тебе про Альку сказала! Ее била мелкая дрожь.
– Да убьет она тебя что ли? – улыбнулся ей Тимофей. – Что ты так перепугалась?
Лена выдернула вторую руку из-за Тимохиной спины и зажала себе рот уже двумя ладошками. Глаза ее глядели на Тимофея настолько испуганно и умоляюще, что тот прижал ее к себе покрепче и самым твердым и серьезным тоном, на какой только был способен, ответил: «Уже забыл».
Она еще несколько секунд пристально смотрела ему в глаза и… снова поверила. Вздохнула облегченно, закинула руки Тимохе на шею, вновь уткнулась носом ему в грудь и тихонько заплакала. Но то были слезы облегчения…
На следующий день на корпусе работали все восемь – сторонних работ в этот день не было. Тимоха порывался поговорить с Валькой, но у того, по его собственному выражению, не только «задница, но и передница» были в мыле: один человек подносил раствор кладчикам, двое разносили кирпич и раскладывали столбиками вдоль кладки на расстоянии примерно полтора метра, поэтому кладчику не приходилось бегать к поддону, поставленному на леса краном, и стенки между углами они «гоняли» с такой скоростью, что Валька чуть не бегом носился от угла к углу.
Поднося ему кирпич, Тимоха поймал друга за ворот рубашки, когда тот, подняв угол на четыре кирпича, вскочил, чтобы бежать к следующему.
– Постой!
– Да некогда, Тимоха! Не видишь, что делается!
– Вижу, но мне с тобой поговорить нужно до того, как мы в столовую войдем.
Валька тут же остановился: столовая могла означать только одно – девчонки.
– Пацаны пойдут на обед, а меня тормозни, раствор в банках пошевелить или еще что, сам придумай. Задержимся минут на пять и до столовой идти минут десять. Хватит тебе времени? И Валька рванулся к следующему углу.
Когда шли к столовой, приведя в порядок банки с раствором и вымыв лопаты, Тимофей, почесав затылок, смущенно начал:
– Понимаешь, нравится мне Лена…
Валька перебил:
– Все знают, кто кому нравится: тебе – Кнопка, Равиль спит и видит, как бы «со Светом» переспать, Кашира Алевтину обхаживает, Аркадию и Ремизову все по «барабану» – у них невесты в Москве, а остальные запали на Дашку, но это дохлый номер. Уж с кем с кем, а с ней переспать точно не удастся: сама по себе – недотрога, да еще на пути к ней настоящий цербер в лице Алевтины. Кстати, с твоей Кнопкой тоже вряд ли что-нибудь выйдет – она на какого-то гонщика запала, и там любовь… Мне Светка сказала.
«Отранто» — второй роман итальянского писателя Роберто Котронео, с которым мы знакомим российского читателя. «Отранто» — книга о снах и о свершении предначертаний. Ее главный герой — свет. Это свет северных и южных краев, светотень Рембрандта и тени от замка и стен средневекового города. Голландская художница приезжает в Отранто, самый восточный город Италии, чтобы принять участие в реставрации грандиозной напольной мозаики кафедрального собора. Постепенно она начинает понимать, что ее появление здесь предопределено таинственной историей, нити которой тянутся из глубины веков, образуя неожиданные и загадочные переплетения. Смысл этих переплетений проясняется только к концу повествования об истине и случайности, о святости и неизбежности.
Давным-давно, в десятом выпускном классе СШ № 3 города Полтавы, сложилось у Маши Старожицкой такое стихотворение: «А если встречи, споры, ссоры, Короче, все предрешено, И мы — случайные актеры Еще неснятого кино, Где на экране наши судьбы, Уже сплетенные в века. Эй, режиссер! Не надо дублей — Я буду без черновика...». Девочка, собравшаяся в родную столицу на факультет журналистики КГУ, действительно переживала, точно ли выбрала профессию. Но тогда показались Машке эти строки как бы чужими: говорить о волнениях момента составления жизненного сценария следовало бы какими-то другими, не «киношными» словами, лексикой небожителей.
Действие в произведении происходит на берегу Черного моря в античном городе Фазиси, куда приезжает путешественник и будущий историк Геродот и где с ним происходят дивные истории. Прежде всего он обнаруживает, что попал в город, где странным образом исчезло время и где бок-о-бок живут люди разных поколений и даже эпох: аргонавт Язон и французский император Наполеон, Сизиф и римский поэт Овидий. В этом мире все, как обычно, кроме того, что отсутствует само время. В городе он знакомится с рукописями местного рассказчика Диомеда, в которых обнаруживает не менее дивные истории.
Эйприл Мэй подрабатывает дизайнером, чтобы оплатить учебу в художественной школе Нью-Йорка. Однажды ночью, возвращаясь домой, она натыкается на огромную странную статую, похожую на робота в самурайских доспехах. Раньше ее здесь не было, и Эйприл решает разместить в сети видеоролик со статуей, которую в шутку назвала Карлом. А уже на следующий день девушка оказывается в центре внимания: миллионы просмотров, лайков и сообщений в социальных сетях. В одночасье Эйприл становится популярной и богатой, теперь ей не надо сводить концы с концами.
Сказки, сказки, в них и радость, и добро, которое побеждает зло, и вера в светлое завтра, которое наступит, если в него очень сильно верить. Добрая сказка, как лучик солнца, освещает нам мир своим неповторимым светом. Откройте окно, впустите его в свой дом.
Сказка была и будет являться добрым уроком для молодцев. Она легко читается, надолго запоминается и хранится в уголках нашей памяти всю жизнь. Вот только уроки эти, какими бы добрыми или горькими они не были, не всегда хорошо усваиваются.