Через семь лет - [14]

– Я всегда быстрее всех бегала. В школе чемпионкой была, – присоединилась к рассказу Лена. – Беглянку-то нашу я догнала, а дальше что? Дарья кричит что-то сзади, но сама от бега задыхается, а потому кричит урывками: «ноги… хвати…». Тут до меня дошло. Я Алю немного обогнала и бросилась ей в ноги, обхватила руками и ногами. Когда прыгала, так получила коленом в ребра, аж искры из глаз посыпались, и руки с ногами совсем ослабли, будто меня парень на спину завалил.

Она вдруг сообразила, что последнюю фразу в мужской компании произносить не стоило. Засмущалась, закрыла себе рот обеими ладошками и жалобно обвела мальчишек глазами. Те ободряюще улыбнулись, а Тимофей притянул ее за плечи к себе, поцеловал в уже целованный затылок и произнес: «Мы этой твоей слабостью пользоваться не собираемся. Продолжай». Лена поерзала, борясь со смущением, но мальчишки, в отличие от подруг, смотрели доброжелательно, и она наконец опустила руки и продолжила:

– Я просто хотела сказать, что Алька легко бы меня отцепила, но тут девчонки подоспели. Мы ее втроем повалили. Она брыкается, дерется с нами и все выкрикивает: «Пустите меня, сыкухи, все равно жить не буду». Мы ей: «Алечка, Алечка…» Дашка ее пытается поцеловать, а она мотает головой, отбивается от нас, плачет взахлеб, а потом зарычала по-звериному и сбросила нас с себя. Мы попадали на спины, а она встала на четвереньки и поползла куда-то. У меня со страху трусы намокли. Ой!!!

Лена снова зажала рот ладошками.

Светлана с укоризной сказала: «Молчи уж, рассказчица, лучше я доскажу».

– Ленка все правильно сказала, мы до жути перепугались, когда Алька зарычала и стала ползти. Я подумала, что она с ума сошла. И тут слышу, Дарья кричит нам: «Что разлеглись! Держите ее, валите и сядьте ей на руки». А сама уже на ногах и бежит куда-то в сторону к зарослям какой-то травы в пояс высотой и начинает эту траву рвать, а сама повизгивает: «Ой, мама, ой, мама!» Тут я сообразила – она крапиву рвет. Мы с Ленкой подскочили к Алевтине, опрокинули ее, сели ей коленками на руки и держим, а Дарья задрала ей платье и давай хлестать крапивой по голым ногам, по животу, по… по другим местам. Та при каждом ударе вначале вскрикивала, извивалась вся, а то вдруг затихла, только вздрагивала от ударов. Дашка отшвырнула свой пучок в сторону, подула на обожженные ладошки, упала перед ней на колени, обхватила руками за голову и прижала к груди. Баюкает ее, как ребенка, а сама плачет и приговаривает: «Прости меня, Алечка, прости!»

Голос у Светланы прервался, а из глаз предательски выкатились две большие слезинки и поползли по щекам. Лена давно уже сидела с красными глазами и шмыгала носом.

Тимофей обнял ее, прижал к себе: «Ну-у-у, болото развели».

Равиль вытер слезы Светлане и сказал ласково: «Ты чаю попей. Чай всю грусть с души смывает, так мама говорит».

Пока Светлана пила чай, а Лена вытирала мокрое лицо об Тимохин живот, Валька извлек из-за себя Дашу. Та попыталась было опять спрятаться, но он не дал. Посмотрел внимательно на Свету, на Лену и спросил: «Это вы про нашу Дашу говорили? Про эту?»

– А что, непохоже? – Лена сквозь слезы скорчила забавную гримаску, превратившись вообще в тринадцатилетнюю девчонку-хулиганку. – Про нее самую. Мы сами обалдели. Вот, посмотрите на нее: скромница, тихоня, а командовала, как генерал, и знала, что делать.

Даша сидела вся пунцовая от смущения, уставив глаза в пол, время от времени делая робкие попытки вернуться за Валькину спину, но тот крепко держал ее за локти. При последних словах Лены она вдруг решительно встала: «Насмотрелись сегодня уже на меня, на всякую. Я спать пошла», – и вышла из комнаты.

– Обиделась? – спросил Леня, глядя ей вслед.

– Нет! – хором ответили Лена со Светой.

– Она, правда, не любит, когда все внимание на ней, – продолжила Светлана.

– Сколько ей лет? – спросил Равиль. – Я знаю, она на десять лет младше Алевтины, а вы все: «самая младшая, самая младшая». Ей двадцать, как тебе? – он повернулся к Светлане.

– Восемнадцать, в марте исполнилось, – ответила та.

– А Алевтине тогда сколько? – ошарашенно уставился на нее Кашира.

– Двадцать семь, в сентябре будет двадцать восемь, сама еще сыкушка, – ответила Лена, – а вы думали, небось, что ей за тридцать? На фотках, где ей двадцать пять, все дают восемнадцать. Это после всего она такая стала. А все равно красивая!

На следующий день парни, закончившие работу раньше девочек, сразу забежали в душ, помня вчерашнее, и дружно рванули на полянку. Закончили убирать ветки, прикатили машину, подключили магнитофон и тут же опробовали. Валька раздобыл где-то фанерный лист, из которого соорудили подобие стола. Застелили газетами, что твоей скатертью, – красота! Притащили два поваленных ствола – получились лавки. В шесть Валька был послан в столовую за тортом и шампанским. Он чуть не бегом отправился, так хотелось увидеть Дашу.

Она волновала его с первого дня, с того самого первого взгляда, который ожег его зеленым огнем. Он постарался припомнить в деталях вчерашний день: вот они в столовой и она явно раздосадована, что пришел он, а не Кашира. В сердце тут же закралась легкая ревность к Мишке. Ясно, конечно, что тому нравится Алевтина, а не Даша. Но то ему, а ей? Она, правда, сказала, что он, Валька, добрый и не как все. А хорошо это или плохо? Она и про Каширу тоже сказала, что он добрый. А в душевой! Зачем он, дурак, протянул ей халатик? Она, наверное, подумала, что он специально поближе подошел, чтобы разглядеть ее как следует голую. Но он же просто хотел подать одежду! А она думает, небось, зачем было подавать? Уйди в душ со всеми вместе, вот и все. Но он же просто подал одежду. Хотя сам знал – себя-то не обманешь – хотел, да, хотел поближе посмотреть на нее. И она скорее всего это поняла. В столовой пообещала, что будет с ним разговаривать, а теперь, наверное, не будет. Замкнется опять, будет дичиться. Он припомнил, как она вошла к ним в комнату, какой у нее был взгляд: испуганный, полный смущения, но и решительный. И села возле него!!!