Через пустыню - [115]

— Они должны выступить уже послезавтра! Тогда они прибудут сюда как раз в день вашего великого праздника!

— Эмир, что же делать? — Он произнес это очень испуганным тоном.

Я продолжал:

— Заметь, что ни с юга, ни с севера долина Шейх-Ади для войск недоступна. Пройти можно только с востока или с запада. На западе, под Мосулом, в десяти часах пути отсюда, собирается тысяча человек, а на востоке, в двенадцати часах пути, в Амадии, соединяются еще пятьсот. Долина Шейх-Ади будет заблокирована, и оттуда не будет выхода.

— Господин, это лишь предположение?

— Ты и в самом деле веришь, что пятисот человек достаточно для вторжения в область курдов-бервари, в Бохтан, Тияри, Хал, Хакяри, Кариту, Тура-Гару, Баз и Ширван? Тамошние курды смогли бы уже на третий день выставить против врага шесть тысяч бойцов.

— Ты прав, эмир. Войска нацелены на нас!

— Теперь, когда ты поверил в мое предположение, то я могу еще добавить, что мне известно из собственных уст губернатора, что он хочет напасть на вас в Шейх-Ади.

— В самом деле?

— Слушай!

Я передал ему ту часть моей беседы с губернатором, которая позволила мне сделать свои заключения. Когда я окончил, он поднялся и несколько раз прошелся по комнате. Потом он подал мне руку.

— Благодарю тебя, ты спас нас всех! Если бы неожиданно напали пятнадцать сотен солдат, мы бы погибли. Теперь я буду готов их встретить, если они действительно придут. Губернатор умышленно усыпил нашу бдительность, чтобы завлечь паломников в Шейх-Ади. Он очень хитро задумал, однако не учел, что мыши, которых он хотел поймать, столь многочисленны, что смогут разорвать кошку. Окажи мне милость, никому не рассказывай, о чем мы говорили, и позволь мне на несколько минут удалиться.

Он вышел.

— Как он тебе нравится, эмир? — спросил Мохаммед Эмин.

— Так же, как и тебе!

— И это должен быть мард-эш-шайтан, поклонник дьявола? — спросил Халеф. — Я представлял себе езида с пастью волка, глазами тигра и когтями вампира!

— Ты и теперь все еще веришь, что езиды лишат тебя небесного блаженства? — смеясь, спросил я его.

— Подожди, сиди! Я слышал, что дьявол часто принимает очень привлекательный облик, чтобы тем надежнее обмануть верующих.

В этот момент дверь открылась, и вошел человек весьма необычного вида. Одежда его была чисто белой и снежнобелыми были волосы, спадавшие ему на спину длинными кудрявыми прядями. Лет ему было около восьмидесяти; щеки его обвисли, а глаза глубоко запали, но взгляд был смелым и острым, а движения (хотя бы в те мгновения, когда он входил и закрывал дверь) были легкими и проворными.

Иссиня-черная и тяжелая окладистая борода спускалась ниже пояса. Она удивительнейшим образом контрастировала со сверкающим снегом волос на голове. Он поклонился нам и приветствовал полнозвучным голосом:

— Да не погаснет никогда ваше солнце! — А потом добавил: — Вы понимаете по-курдски?

Этот последний вопрос был задан на курдском диалекте курманджи, и, когда я невольно помедлил с ответом, он повторил вопрос на диалекте заза. Оба названных диалекта — самые распространенные в курдском языке, которого я тогда еще не знал. Поэтому я не понимал слова, догадываясь, конечно, об их смысле, и ответил по-турецки:

— Мы тебя не понимаем. Пожалуйста, говори по-турецки!

При этом я поднялся, уступая свое место, как того требовали приличия. Он схватил мою руку и спросил:

— Ты немец?

— Да.

— Позволь обнять тебя!

Он прижал меня к себе, однако не занял предложенного места, а опустился туда, где прежде сидел бей.

— Меня зовут Камек, — начал он. — Али-бей послал меня к вам.

— Камек? Бей уже говорил о тебе.

— В связи с чем он меня упоминал?

— Тебе будет больно, когда ты услышишь это.

— Боль? У Камека никогда не бывает боли. Всю боль, на которую способно человеческое сердце, я пережил в один-единственный час. Какое же еще страдание может быть для меня?

— Али-бей сказал, что ты знаешь миралая Омара Амеда.

Ни одна складка не дрогнула на его лице, а голос звучал по-прежнему спокойно:

— Я-то его знаю, а вот он меня — нет. Он убил мою жену и моих детей. Что с ним?

— Прости! Али-бей скажет это тебе сам.

— Я знаю, что вы не должны говорить; однако у Али-бея нет никаких тайн от меня. Он сообщил мне все, что ты сказал ему о намерениях турок. Ты действительно полагаешь, что они придут помешать нашему празднику?

— Я верю в это.

— Они найдут нас подготовленными лучше, чем тогда, когда погибла моя душа. Есть у тебя жена, дети?

— Нет.

— Тогда ты не сможешь осознать, что я одновременно и жив, и давно умер. Но ты должен узнать про это. Слышал ли ты про Телль-Афар?

— Да.

— Ты был там?

— Нет, я только читал о нем.

— Где?

— В описаниях этой страны и… Ты же пир, знаменитый езидский святой, следовательно, ты знаком с христианским Священным писанием?

— У меня есть его часть на турецком языке, называемая Ветхим заветом.

— Ну, тогда ты читал книгу пророка Исайи?

— Я знаю ее. Джезайя — первый из шестнадцати пророков.

— Так справься в этой книге, в главе тридцать седьмой. Двенадцатый стих там гласит: «Боги народов, которых разорили отцы мои, спасли ли их Гозан и Харан и Рецеф, и сынов Едена, что в Фалассаре». Этот Фалассар и есть Телль-Афар.