Через мой труп - [93]

Примерно посередине внутрь была вложена фотография. Когда я ее вынул, у меня перехватило дыхание.

Если бы я не встретил Иронику на ярмарке, то не сразу узнал бы на фотографии свою дочь. Она выглядела очень взрослой — в той слегка напускной манере, которой следуют все дети, стараясь копировать родителей. Веки ее были накрашены, на щеках видны следы румян. Волосы взлохмачены, однако при этом настолько расчетливо, что создавалось впечатление уложенной прически. Голубые глаза смотрели с вызовом, едва ли не дерзко. На заднем плане висело какое-то покрывало или гардина. Освещение было простым, однако чувствовалось, что это — работа профессионала. Больше всего карточка напоминала школьную фотографию.

Я перевернул ее. С обратной стороны было указано имя фотографа — Ингер Клаусен, а также название фирмы — «К-фото» и номер телефона. Клянусь, в тот момент я всей душой возненавидел эту Ингер Клаусен только за то, что она в свое время посмела взглянуть на мою дочь.

Положив книгу и фотографию дочери на журнальный столик, я закрыл лицо руками. В груди у меня родился и начал нарастать неприятный глухой и раскатистый звук. Сдерживать его становилось все трудней и трудней — сотрясая все тело, он неудержимо рвался через горло наружу, превращаясь во всхлипы. Горько рыдая от отчаяния и сознания собственного бессилия, я весь дрожал.

Внезапно руки мои сами собой сжались в кулаки, я вскочил и издал истошный вопль, гулко прокатившийся по всему дому. Звук получился столь громким, что я даже сам испугался, однако вместе с тем ощутил такое облегчение, что продолжал кричать, пока хватило воздуха в легких. По щекам у меня ручьями лились слезы, из горла вырывалось рычание, переходящее в сипение и хриплый плач.

Кинувшись к висящему телу Линды, я встал перед ним так, чтобы видеть ее застывший взгляд, и снова закричал. Лишь остатки самоконтроля удерживали меня от того, чтобы накинуться на труп с кулаками.

— Что тебе от меня надо?! — кричал я. — Чего ты хочешь?!

Линда Вильбьерг хранила молчание, по-прежнему взирая на меня невидящим взглядом.

За окном начало темнеть. Гостиная постепенно погружалась во мрак, приобретая непривычный вид. Предметы дизайнерской мебели теряли четкие очертания и превращались в бесформенную массу. Густой запах ужаса и смерти становился все сильнее. Я чувствовал, что больше не в силах его выносить, и в конечном итоге это стало решающим моментом, заставившим меня покинуть дом.

Поскольку вопрос о немедленном вызове полиции отпал, можно было особо не волноваться о том, чтобы оставить место преступления в первозданном виде. Да и по отношению к Линде Вильбьерг следовало проявить уважение. Сняв куртку и рубашку, я сходил на кухню и прихватил там нож. Затем, вернувшись в гостиную, я перерезал веревку, снял тело Линды и отнес его наверх. Погибшая оказалась тяжелой — никогда в жизни мне не приходилось носить такие тяжести, — и, когда я уложил ее на кровать, весь мой обнаженный торс был покрыт потом и кровью. Я вынул у нее изо рта бумажный кляп, закрыл мертвые глаза и набросил на обнаженное тело одеяло. На пороге спальни я оглянулся и в последний раз посмотрел на нее.

Снова умывшись, я оделся, прихватил со столика книгу и вышел из дома.

У Линды Вильбьерг был «мерседес смарт» — одна из тех машинок, которую вполне можно припарковать в телефонной будке. При этом, несмотря на габариты, она стоила целое небольшое состояние.

Куда мне ехать, я не знал. Запах смерти, постоянно преследовавший меня, служил напоминанием о перепачканной кровью одежде. Так что первым делом необходимо было сменить ее на что-то чистое.

Мотор завелся с пол-оборота, я вырулил на шоссе и поехал в сторону центра. Стоял ранний воскресный вечер, и на пригородных улицах было не так уж много народа.

Рядом со станцией городской электрички я увидел наконец то, что мне было нужно. В подвальчике старого здания, выходившего на Вигерслев-аллею, помещался, если верить вывеске, магазин одежды Армии спасения. Вся ведущая вниз лестница была завалена черными пластиковыми мешками для мусора — щедрыми пожертвованиями сердобольных граждан, которые считают, что кто-то может найти применение поношенным брюкам-трубам восьмидесятых годов, из которых сами они уже давно выросли.

Я припарковался прямо на тротуаре рядом с входом в магазин и, убедившись, что поблизости никого нет, вышел из машины. На крутой широкой лестнице лежало около десяти мешков. Присев на верхнюю ступеньку, я подтянул к себе ближайший и проделал в нем дыру. Сквозь прореху стало видно разнообразное барахло, в основном белой и розовой расцветки: белые колготки, какие-то детские платьица, игрушечные мишки и т. д. Отпихнув от себя пакет, я принялся за другой. В нем оказались мужские костюмы, однако я быстро убедился, что все они мне безнадежно малы.

Взявшись за третий мешок, я обнаружил, что у меня появилась компания: высокий тощий мужчина в пальто военного образца. Его темные волосы были всклокочены, а густая щетина на подбородке свидетельствовала о том, что бритвенными принадлежностями он не пользовался уже довольно давно. Я с испугом уставился на него, однако мужчина, коротко кивнув мне, сразу же занялся мешком, который я только что отбросил в сторону. Он не стал тратить времени и, подобно мне, рыться в нем — одним махом вывалил содержимое на лестницу и, прищурившись, начал внимательно изучать каждую вещь. Выбрав один из пиджаков, он поднял его, однако, убедившись, что он ему также мал, зашвырнул в конец лестницы.