Через лабиринт. Два дня в Дагезане - [3]

— Как вы думаете, что это такое? — Мазин показал на темный комочек, прилипший к глине.

Козельский нагнулся.

— По-моему, уголь… Кто-то пришел сюда из котельной?

— Видимо, Укладников, раз наш друг Эдуард… Как вас по батюшке, Семенистый?

— Тарасович, — буркнул Эдик.

— …Эдуард Тарасович сюда не заходил.

— Интересно.

— Может стать интересным, если только старик не пьянствует где-нибудь с приятелями. Я пока придерживаюсь этой наиболее простой версии.

Но, сказать по правде, Мазин уже сомневался в ней.

Ничто больше в квартире не бросилось им в глаза. В комнате геолога господствовал спартанский порядок Железная койка была заправлена по-солдатски, чемодан с небогатым скарбом заперт. У Семенистого же преобладал холостяцкий хаос. К нему Мазин заглянул ненадолго, скользнув взглядом по стене, куда хозяин обильно накнопил кинодив, вырезанных из заграничных журналов. Спросил только:

— Вы здесь постоянно прописаны?

— Куда там! Не знаете вы нашего деда… Три месяца.

— И геолог на три месяца?

— Нет, Борька постоянно. Его еще зять прописал.

Мазин кивнул и вышел из комнаты. Внимательно осмотрел он пожитки Укладникова в стенном шкафу:

— Вы знали его вещи, Семенистый? Все здесь?

— Вроде все.

Эдик явно помрачнел и отвечал неохотно и коротко, совсем не так, как говорил до сих пор.

— В чем он чаще ходил?

— Вот в этом. — Эдик качнул потрепанный пиджачок.

В кармане нашелся паспорт и две рублевые бумажки.

— Не знаете, где он хранил деньги?

— Какие?

— Ну, зарплату, пенсию, то, что от вас получал. Вы же говорите, что деньги у него водились.

— Водились, да нам он про них не докладывал.

— Ладно, потом посмотрим повнимательнее. Если не вернется ваш дед жив-здоров да не выругает нас. А пока спустимся в котельную.

Дорогу опять показывал Эдик. Его первого и увидел напарник Укладникова.

— Ты мне скажи, где твой старый? Сколько я за него торчать должен? Нашли ишака… Мне тут премия не идет, понял?

Мазин, спускавшийся следом по крутой железной лестнице, остановился, слушая сиплую ругань истопника.

— Да помолчи ты, папаша, — перебил Семенистый. — Жалуйся в домоуправление. Вот люди с тобой потолковать хотят.

— Пошел ты со своими людями знаешь куда…

— Куда же, если не секрет? — спросил Мазин.

— А туда… — начал было истопник, но осекся, заметив за его спиной шинель Козельского.

Это был человек неопределенного возраста. Может, ему было и сорок, а может, и все шестьдесят. Но силенка чувствовалась в нем несомненная, крутые плечи распирали черную латаную рубашку. Низколобое лицо выглядело недружелюбно. Угол редкозубого рта и часть выступающего подбородка прикрывал грязный пластырь.

Пластырь этот и заметил вначале Мазин, а потом уже свежую ссадину на щеке и синяк под глазом.

— Вы здесь работаете?

— Работаю. Это работа разве? Каторга…

— Об этом потом. Как вас зовут?

— Харченко зовут меня. Василий Прокофьевич.

— Вы знали Укладникова?

— А то нет!

— Когда вы видели его в последний раз?

— Вчера сменялись в это время.

— Ясно. Он не говорил, что собирается уйти раньше обычного?

— Ничего он не говорил.

— И вы не знаете, где он находится сейчас?

— Это вы мне скажите, где он находится. Вы ж милиция.

— Скажем со временем. Покажите котельную.

— Смотрите, мне не жалко.

И вот Мазин держит в руках горячую еще коробочку.

Потом он поддел край футляра перочинным ножом. Внутри можно было узнать остатки дужек и расплавившихся стекол. Мазин протянул футляр Харченко:

— А вы что скажете? Вы работали вместе. Видели вы у Укладникова такие очки?

— Да разве их разберешь?

— Пойдемте в вашу комнату.

В маленькой рабочей комнатушке с засиженным мухами небольшим окошком стояли старая железная койка, тумбочка и небольшой столик. На крючке висело серое длинное пальто.

— Ваше пальто?

— Мое.

Харченко загородил вешалку спиной.

— Разрешите.

Мазин снял пальто с крючка, а Козельский, опустив руку в карман, стал рядом с Харченко.

— Отчего эти пятна на пальто?

— Ну, кровь это, кровь, — зло ответил Харченко. — Подрался я спьяну, вы ж видите…

Он показывал на свое побитое лицо.

— Придется кое-что уточнить. Поедете с нами.

— Да как же я котельную брошу? Я ж сказал — подрался.

Харченко потянул из рук Мазина пальто. Что-то звякнуло. Мазин слегка отстранил истопника и полез в карман. Там оказалась только дырка. Тогда он тряхнул пальто, и снова что-то звякнуло. Мазин просунул пальцы в дыру и, пошарив за подкладкой, достал серебряные часы на цепочке.

— Дедовы! — выкрикнул Эдик.

А Харченко замотал вдруг головой и завопил:

— Подстроили, душегубы! Пейте кровь с инвалида, расстреливайте!

И начал рвать на себе рубаху.

II

Валерий Брусков спал беспокойно, хоть дежурная по гостинице и обещала разбудить вовремя. Проснулся он в половине четвертого, посмотрел на часы, обругал себя — ведь спать можно было еще целый час, решил больше не спать, а полежать просто — и заснул так, что будить все-таки пришлось.

— Молодой человек. Пора…

Валерий бросился умываться.

Из гостиницы он вышел бодрым и, перекинув через плечо спортивную сумку, зашагал по светлеющим улицам поселка к вокзалу.

Прошлой весной Валерий еще был студентом, а сейчас работал в редакции областной молодежной газеты и никак не мог привыкнуть к тому, что он взрослый, что два раза в месяц расписывается в ведомости, получая зарплату, а не стипендию, что иногда фамилия его появляется на газетной полосе и ее читают тысячи людей.