Через годы и расстояния - [47]

«Способность Сталина вводить людей в заблуждение, — отмечал Джордж Кеннан, который в качестве посла не раз испытал это на самом себе, — была неотъемлемой частью его величия как государственного деятеля. Так же как его способность высказывать простые, разумные, внешне невинные мысли… Наш век не знает более великого мастера тактического искусства. Непретенциозный, спокойный фасад, который обезоруживал так же, как первые ходы гроссмейстера в шахматах — это была только какая-то часть его блестящего и в то же время грозного мастерства».

А вот что писал в своих воспоминаниях министр иностранных дел, а затем и премьер-министр Великобритании Антони Иден: «Сталин с самого начала произвел на меня сильное впечатление, и мое мнение о его способностях никогда не менялось. Его личность оказывала влияние на собеседника без каких-либо видимых усилий с его стороны. Он обладал хорошими манерами, может быть, это была врожденная грузинская черта. И хотя мне было известно, что этот человек лишен чувства пощады, я уважал его интеллектуальные способности и даже испытывал чувство симпатии к нему, которое я никак не мог как следует проанализировать».

В другом месте Иден пишет: «В качестве переговорщика маршал Сталин был самым серьезным партнером. Более того, если бы мне пришлось, используя свой примерно тридцатилетний опыт участия в различного рода международных конференциях, подбирать команду для круглого стола, Сталин был бы моим самым первым кандидатом».

Сталин умел и любил играть людьми. В течение войны и в начальный период «холодной войны» он и Молотов часто разыгрывали мизансцену, в ходе которой Молотов изображал жесткого оппонента, не желавшего идти на уступки западным союзникам, а Сталин его поправлял, шел на компромиссы, а иногда шутил, как в беседе с Черчиллем в 1944 году, что Молотов — это бандит, которого надо послать в Чикаго ко всем другим гангстерам.

Много лет спустя в Лондоне тот же Антони Иден, который к тому времени, похоже, разгадал эту игру, рассказывал Хрущеву, что Сталин однажды сказал ему: «Наверное, вам бывает тяжело с Молотовым — он очень упрямый человек. Мой совет: если вы зайдете с ним тупик, обратитесь ко мне — я постараюсь вам помочь. По словам Идена, он пару раз с разрешения Черчилл действительно обращался к Сталину, когда переговоры с Молотовым заходили в тупик, и тот подсказывал выход из положения. На самом деле это, вероятно, был вариант, который советское руководство с самого начала держало про запас.

Играл Сталин и со своими ближайшими соратниками. Примером может послужить А. Н. Косыгин, человек трезвого ума и уравновешенного характера. Незадолго до своей смерти Сталин густо замесил так называемое «ленинградское дело», в результате которого погибли близкие Косыгину люди. Причем, как рассказывал мне Алексей Николаевич, Сталин сам направлял ему копии протоколов допросов с показаниями подследственных, которые утверждали (несомненно, под воздействием теперь уже хорошо известных методов), что Косыгин вместе с ними замышлял страшные дела против советской власти. Это была психологическая атака на проверку нервов.

И тем не менее Косыгин неизменно вспоминал о Сталине с чувством, близким к благоговению. Помню его рассказ о том, как он не мог заснуть всю ночь, после, решения XXII съезда КПСС о выносе тела Сталина и мавзолея.

А Полина Семеновна Жемчужина и в тюрьме по воле Сталина отсидела, и в ссылке была, и родных ее арестовали и пытали. И после всего этого она говорила дочери Сталина: «Никогда не забывай, что твой отец был гений».

Может быть, Пушкин все же ошибался насчет гения и злодейства?

…Итак, 24 марта 1947 года я был приглашен в Кремль. В тот вечер Сталин принимал в своем кабинете в бывшем здании Сената министра иностранных дел Великобритании Эрнеста Бевина.

Ту часть здания, где находился его кабинет, почему-то было принято называть «уголком», подобно тому как дача вождя называлась «ближней». Переводчик обычно приходил на «уголок» заблаговременно и располагался в комнате, находившейся непосредственно за кабинетом помощника Сталина А. Н. Поскребышева. Следующая комната была приемной, где обычно находились один-два охранника, а за ней — кабинет Сталина. Нельзя сказать, что охрана Сталина производила впечатление своей многочисленностью. Вероятно, охранников было более чем достаточно, но они располагались так, чтобы не мозолить глаза.

После смерти Сталина «уголок» подвергся кое-какой перестройке. Комната ожидания была реконструирована и преобразована в зал заседаний Политбюро (при Сталине Политбюро заседало в его кабинете). Сам кабинет при Маленкове был несколько расширен, как и находившаяся за ним комната отдыха. Впоследствии здесь работали Булганин, Хрущев, Косыгин, Тихонов и Рыжков. Все оставалось без изменений, только портреты на стенах менялись в зависимости от политической конъюнктуры. Позднее для Брежнева было оборудовано большое помещение на третьем этаже того же здания.

Сказать, что я не волновался перед началом беседы, означало бы кривить душой. Волновался не из-за сомнений в своих переводческих силах. Дело было в том, что я Должен был переводить Сталину. Когда же беседа началась, напряжение исчезло: надо было сосредоточиться на работе.