Черепаха Тарази - [36]

— А вы сами-то небось тоже мушрик? — прервал его душеизлияния Бессаз. — Вам бы только плести козни против бедного старика…

— Нет, я только наполовину мушрик, — сказал сторож просто и буднично. — Скорее даже больше склоняюсь к вере нашего старосты… Иначе он не поручат бы мне такое ответственное дело — быть сторожем подле прикованного…

— Я согласен ждать ливня хоть целый год, — заключил Бессаз и посмотрел вниз, на пески…

Кротость, желание помочь правосудию вызвали в Бессазе доверие к сторожу. И лишь много дней спустя, когда он стал слугой Бессаза (а это был тот самый Фаррух из постоялого двора, с которым Тарази уже успел познакомиться), Бессаз понял, с какой бестией свела его судьба.

— Если вам трудно поймать орла, то хотя бы проследите, куда он улетает по ночам, — сказал Бессаз.

— Слушаюсь, — неуверенно ответил Фаррух.

От соляных паров с непривычки у Бессаза закружилась голова, и он подумал, что на сегодня хватит — пора спускаться обратно. Но что-то все же удерживало его, и он сел на край скалы, желая спросить о самом важном, но не решался.

Сидел и прислушивался к звону цепей, которые шевелил ветер, и звон этот навевал тоску. Вдруг захотелось бросить все и уехать прочь из этой деревни, где полно мошенников, вернуться домой, в тепло и уют, и снова отдаться лени, свободе, потакая своим порокам и слабостям…

— Да, кстати, — Бессаз поднялся и прищурился от подозрения, — что тут делала сегодня утром Майра, дочь старосты?

Фаррух потупил взор, как пойманный на недозволенном, и хотел было уже соврать, но неожиданно для себя сказал правду:

— Приносила мне еду. Я здесь ночую. Тепло среди соляных камней, намного теплее, чем дома в постели. Я вырыл себе яму и сплю, и потею все время. Соль полезна для суставов… С тех пор как я обосновался здесь, я забыл, что такое боль…

— А Майра здесь при чем? — недоверчиво покрутил свой ус Бессаз.

— А кто же еще? — добродушно спросил Фаррух. — Мы ведь с ней помолвлены…

— Ах, вот оно что?! — Бессаз отвернулся, чтобы Фаррух не заметил его растерянности. — Она и вы?

— Да, мы помолвлены, — чугь строже повторил Фаррух.

Не сказав больше ни слова, Бессаз резко повернулся и пошел вниз.

Фаррух пристально смотрел ему вслед, облокотившись на свою палку.

«Идет назад», — услышал Бессаз голоса, когда возвращался по крышам. «Недолго же он пробыл наверху…»

Сейчас голоса эти раздражали Бессаза, и, не желая их слышать, он побежал и в таком несолидном виде — запарившись, с трудом дышащий — был встречен внизу хмурым старостой.

Он выразительно глянул Бессазу в глаза, как бы желая понять, не утаит ли он что-нибудь важное. Но Бессаз лишь сдержанно кивнул и молча направился к дому, и вот тогда староста решил выразить неудовольствие:

— Я против того, чтобы вы поднимались туда один, без сопровождающего…

— Что это значит? — Бессаз даже не удосужился взглянуть на него.

— Я несу ответственность за вашу безопасность!

— Ничего со мной не случится!

— Постойте, вы обмануты! Тот человек с палкой, который приставлен отгонять орла, он заодно с жителями деревни. Я уверен, что он обманул вас…

— Не думаю, чтобы человек, за которого вы собираетесь выдавать свою Дочь, был таким плутом, — язвительно ответил ему Бессаз.

Староста вдруг побледнел, и остановился, и, не в силах идти в ногу с Бессазом, закричал от досады:

— Он обманул вас! Я скорее брошусь с холма вниз головой, чем отдам свою дочь за мушрика…

Бессаз с трудом сдержал смех: таким забавным показался ему этот благообразный старик — и староста, и имам, и налоговый инспектор, и торговец солью в одном лице.

— Он сказал, что благодаря вашим проповедям уже склоняется… понимая свое заблуждение… Ради же вашей дочери, уверен, полностью примет истинную веру… Может, вы мне объясните, что делала там Майра? — обернулся Бессаз, открывая дверь дома.

— Не знаю… это я выясню, — неожиданно ослабел голос старика. — Но знайте, единственный человек, который помог бы вам, — это я. — Было сказано это так искренне, что Бессазу ничего не оставалось делать, как с примирительной улыбкой прислушаться к звукам его шепелявого голоса, в котором смешались нотки ревности, отчаяния и подобострастия.

IV

В первые дни, не желая утомлять говорящую черепаху, Тарази разрет шал ей много отдыхать. Но странно, чем больше черепаха вновь и вновь переживала свое прошлое, тем безудержнее делалась болтливой. Будто желала поскорее высказать все, что терзало и мучило ее душу, — и освободиться.

— Чем вы займетесь, когда к вам снова вернется человеческий облик? — спросил ее как-то Армон.

— У меня ведь осталось на родине небольшое состояние. Буду жить просто, не причиняя неудобств ни одному живому существу. Или уйду затворником в какую-нибудь дальнюю завию [23] в пустыне, — ответила черепаха таким бесстрастным тоном, будто давно обдумала свой вопрос.

— Продолжайте…

Услышав этот приказ Тарази, Абитай, вертевшийся возле черепахи, засуетился. С иголкой во рту, страшно сосредоточенный, он примерял ей костюм собственного покроя.

Желая, видимо, еще больше очеловечить черепаху и прикрыть срамную наготу ее тела, и в особенности волосатую, в складках, грудь и толстые лапы, Абитай занялся шитьем костюма, хотя до следующего срока лечения, когда тестудологи надеялись вернуть черепахе человеческое лицо, было еще далеко.