Череп на рукаве - [49]

...Конечно, они не успокоились. Конечно, они бросились на него. Правда, уже не с кулаками и не с ножами. Просто с криками, бранью, которые тем не менее мало-помалу стали сменяться вопросами.

Как скоро выплатят компенсацию? Подлежит ли возмещению ущерб от потерь в бизнесе, сорванных контрактов и упущенной прибыли? Предоставят ли им второй раз подъёмные, если они решат устроиться на совершенно новой планете?..

И потекло медленное, тягучее время. Заструилась чёрная река, чёрная, бездонная, незримая. Заструилась сквозь нас, сквозь нашу броню и кости, смешиваясь с сочащейся по каплям радиацией – фон медленно, но верно возрастал. Я прикинул, что через трое суток он дойдёт до одного-двух миллирентген в час – тоже ничего особо страшного, но всё-таки неприятно. О том, что творится наверху, мне не хотелось даже и думать. Собственно говоря, непонятно, как мы станем отсюда выбираться – вместо Ингельсберга сейчас настоящая горячая зона, битком набитая тяжёлыми изотопами и светящая на тысячи и тысячи рентген; входить туда – верная смерть. Наша броня – облегчённая, мы не брали с собой настоящих лат, которым, на самом деле, не так страшна даже и радиация и в которых на время можно хоть даже на место эпицентра.

А что будут делать гражданские?.. Дегазация и дезактивация займёт бог весть сколько времени. Спасательные команды в танках высшей защиты, конечно, подойдут к убежищу, потом им придётся ещё разбирать завалы. Но как вывести отсюда пять тысяч человек?..

– Ефрейтор! – Голос лейтенанта. Холодный, сосредоточенный. О том, что совсем недавно он предлагал мне звать его Рудольфом, следовало забыть, и как можно скорее. Для моего же собственного блага.

– Соберите своих людей. Помните, что мы в любых обстоятельствах остаёмся частью доблестных Императорских Вооружённых сил и в качестве таковых должны являть собой достойный пример. – Мне казалось, что со мной говорит сейчас не человек, а робот. – Никто не должен болтаться без дела. Разбейте людей на пары. Начните обход отсеков. Выявите все возможные повреждения. Особое внимание – системам вентиляции и регенерации воздуха. Все трещины в стенах тщательно пометить и задокументировать. Потом подготовить цементную смесь для пломбирования. Всё ясно, ефрейтор? Выполнять!

Цепкий холодный взгляд и плотно сжатые губы. Солдату сейчас нельзя оставаться наедине со своими мыслями. Его нужно занять работой, сколь угодно пустой и никчёмной, вроде как то самое бессмертное: «копать траншею отсюда и до вечерней поверки».

Я чётко ответил «Есть!», откозырял и отправился наряжать моих ребят на копку траншеи. Отсюда и до вечерней поверки.

Только теперь я поймал себя на мысли, что больше не думаю о своём отделении как о врагах, наёмниках в чужой армии, оккупировавшей мою родину. «Ребятами» я раньше называл только своих. Только своих, с Нового Крыма.

Я наскоро объяснил отделению задачу. Конечно, они заворчали. Я – не лейтенант. Несмотря на то, что могу впаять наряд, и даже не один.

...Мы работали как одержимые, потому что все, даже не блещущий остротой ума Раздва-кряк, поняли – если сейчас ничего не делать, очень просто на самом деле лишиться рассудка. О нас могли просто забыть. Могли решить, что риск для элитных имперских спасательных частей слишком велик – а их тоже ведь берегли и не бросали в дело по первому требованию терпящих бедствие. Могли не выдержать фильтры. Могли треснуть баки с питьевой водой. Могли...

Я зло оборвал сам себя. Это называется «негативное мышление», Рус. Оно бесплодно и ни к чему не приведёт. Ищи лучше трещины в стенах. Честное слово, при всей бессмысленности это более разумное занятие для твоих мозгов.

...Так прошло три дня. Мы с трудом сдерживали вспышки безумия среди гражданских. Очень быстро выяснилось, что броневые двери убежища перекосило и заклинило, так что своими силами мы отсюда выбраться никак не можем. Среди жителей Ингельсберга были страдавшие клаустрофобией, и известие, что мы уже ни при каких обстоятельствах не сможем покинуть убежища, вызвало у них такие припадки, что, честное слово, милосерднее было бы застрелить их сразу, потому что никакие транквилизаторы и наркотики не могли прекратить их страданий.

Я по мере сил старался, чтобы моё отделение ни в коем случае не бездельничало. И решительно пресекал все разговоры типа: «Господин ефрейтор, а нас точно станут вытаскивать?..» Конечно, все слышали бесчисленные рассказки из серии «Десант своих не бросает», но одно дело героические повествования, и совсем другое – когда надо лезть в эпицентр стокилотонного взрыва.

Лейтенант пытался связаться со штабом. Безуспешно. Внешние антенны смело, а сигнал его собственного коммуникатора не мог пробиться через десятки метров грунта, брони и бетона.

Мы могли только ждать.

17

Три дня прошло. И ещё один. И ещё. Пять тысяч человек за нашей спиной быстро теряли рассудок. Медленная смерть в подземелье – не самый приятный способ расставаться с этим светом, можете мне поверить.

Несмотря на это, лейтенант заставлял нас непрерывно отжиматься от пола и проделывать все положенные комплексы десантной системы рукопашного боя. Угрюмые и осунувшиеся солдаты подчинялись плохо, двигались вяло – надежда гасла в них слишком уж быстро, они просто не знали, что это такое – надежда.