Череда - [22]
– Скажите, Костя, – спрашивала Людмила Макаровна у поэта, мужа своей приятельницы, – знаете ли вы в истории литературы факт, чтоб человек не зная языка, стихи на нем писал?
Поэт только что выпил и теперь закусывал.
– История все знает, – ответил он с полным ртом.
– А понимаете ли вы хотя бы, что сказали? – со смехом спрашивала Людмила Макаровна у завуча.
– О, как вы плохо обо мне думаете, дорогая именинница! – деланно обиделся тамада. – Я сказал вам «добрый вечер» и что я рад видеть вас!
– По-английски вы, по-моему, говорили дольше, – сказал поэт.
Все весело засмеялись.
Когда застолье уже гудело, как растревоженный улей, в дверь позвонили, и появились наконец декан с женой. Он невысокий, полноватый, с умными глазами, она слегка застенчивая, с мягкой улыбкой на немолодом, но еще привлекательном лице.
– У-у-у! – загудели гости, высказывая свою радость.
– Штрафную! Штрафную! – крикнул тамада, наливая декану коньяку в фужер.
Декан поднял руку.
– Извините, не судите слишком строго… Виноваты, опоздали, так получилось, – просил он прощения.
Когда новые гости немного подкрепились и обвыкли в компании, Людмила Макаровна начала просить поэта почитать свои стихи.
– Пожалуйста, Костя, только не по-английски, чтоб все поняли.
Поэт сначала отнекивался, но жена толкнула его в бок, и он встал. Поэт был высокий, со светлыми волосами, худощавый. Опершись одной рукой на стол, другую сунув в карман пиджака, он начал:
Все тихо слушали, глядя на поэта, а тот читал стихотворение о женщине, о любви. Когда кончил, гости дружно ему захлопали, особенно женщины, а тамада сказал:
– Налейте, пожалуйста, товарищу поэту водки с бальзамом, пусть она вместо женщины полечит сегодня его раны.
Тамада сумел организовать еще один или два тоста, а дальше пошла самодеятельность. Гости начали вставать из-за стола, меняться местами, меняться рюмками, пили по двое, по трое, громко разговаривали между собой.
– Вы читали в сегодняшней газете? – рассказывал муж Веры Петровны заместителю декана. – Где-то в Эквадоре деревня есть, так там все жители живут больше чем по сто лет… И ни один из них никогда в глаза не видел доктора, живут по солнцу, с ним ложатся, с ним встают.
– Ага, читал, – дружелюбно отвечал заместитель декана. – А почему так долго живут? Потому, что все время на воздухе, потому, что физический труд…
На другом конце стола учительница музыки Нелли Игоревна разговаривала с художником, племянником хозяйки.
– Что вы, Митя, – поворачивала она к художнику аккуратную головку с короткой стрижкой, – у меня нет абсолютно никаких претензий к жизни, к обществу, наоборот, я чувствую себя виноватой перед людьми. Это же подумать только! – моргала она глазами. – Я живу в теплой квартире, у меня есть водопровод, газ, электричество, это ведь все мне сделали, я сама и пальцем не пошевелила, на готовенькое пришла… Я иду в магазин и покупаю свежий хлеб, молоко, яйца, конфеты. И это тоже для меня кто-то сделал, я только на пианино играть умею, без моей музыки можно жить, а вот без хлеба, без квартиры…
Митя сидел, уже слегка захмелевший, без пиджака – пиджак висел на спинке его стула – и смотрел на Нелли Игоревну влюбленными глазами. Взял ее руку, поцеловал.
– Милая, – сказал, чуть не со слезой, – я всегда знал, что женщины умнее мужчин, но не переживайте, ваша музыка тоже нужна людям, нужна, как хлеб…
Павел Иванович не слушал того, что говорили гости за столом, но он видел, что они заняты сами собой, и был рад, что их не надо развлекать. Он опрокидывал рюмку за рюмкой, словно хотел потушить уголь, горевший в его груди, но уголь не угасал, а еще сильнее разгорался, жег внутри.
Кто-то включил телевизор, и на голубом экране менялись кадр за кадром – появлялись то лес, то немцы в касках, то заяц, убегавший от выстрелов. Потом люди, увязая в болоте, толкали нагруженную повозку, помогая коню вытянуть ее из трясины. Шел фильм о войне, о партизанах, и он на миг как бы вернул Павла Ивановича в те далекие годы, когда и сам он вот так вяз в болоте, сам стрелял по немцам, опухал с голоду. Захотелось посмотреть фильм – что будет дальше, вытянут ли партизаны воз, отобьют ли немцев, – но экран закрывала тарелка, из которой торчали куриные ножки, Вера Петровна, сидевшая возле самого телевизора, держала в руке бокал с вином, ставила его на скатерть, водила дном по скатерти, и это тоже мешало смотреть. Павел Иванович отвернулся от экрана. В голове шумело и от гула, и от выпитой водки. Гости говорили, стараясь перекричать друг друга, кто-то смеялся, кто-то пробовал петь. Никто не обращал внимания на Павла Ивановича, как будто гости забыли, кто здесь хозяин, кто здесь именинник и зачем они сюда пришли. Павел Иванович вдруг почувствовал себя за этим шумным столом как на безлюдном острове, стало скучно, тоскливо, даже слезы подступили к глазам.
«Больше не надо пить, – подумал он. – И так перебрал норму».
– Товарищи! Танцевать! Музыку! Музыку! – захлопала в ладоши Людмила Макаровна.
Она молодо подхватилась со стула, отставила его в сторону и за спинами гостей, которые все еще сидели за столом, выбежала из гостиной. Через минуту она вернулась, неся перед собой серый чемоданчик – магнитофон, который взяла в комнате дочери, поставила на низенький столик со стеклянным верхом.
Детство Ларисы, героини повести, давшей название сборнику, не было светлым и радостным, рано пришлось столкнуться со сложностями окружающей ее жизни. Но это не ожесточило сердце девочки, она ищет выхода в большой, интересный мир, своей добротой смягчая черствые сердца.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.