Чердаклы - [18]

Мальчик поправляет ее строгим научным шепотом. Ой, – спохватывается девочка, – извините, дяденька, рукава не надо! Снимайте штаны.

Сенотрусов со страдальческим видом встает из-за стола, снимает пиджак, закатывает рукава, расстегивает ремень, опускает брюки, приспускает синие трусы и, придерживая их руками, неприлично выпячивает голый зад. Давыдов ошарашенно следит за неожиданным обнажением шефа, видит его неровно поросшие волосами бледные ягодицы, тут же отворачивается, произносит невнятное ругательство, выскакивает за дверь, направляется в туалет, где суетливо моет руки с мылом.

Федор Бабарыкин

Федя Бабарыкин рос удивительным ребенком. Не то чтобы у него рано стали проявляться какие-то способности. Нет, совсем наоборот – лет до четырех он вообще не разговаривал, из него не могли вытянуть ни одного слова, никакого такого младенческого лепета. Зато в четыре года он начал говорить сразу очень чисто, почти по-взрослому. И это всех изумило. Но еще больше всех изумило то, что одновременно с этим он начал читать. Хотя никто специально его этому не учил.

Было это, уточним, сорок лет назад. К началу же событий, о которых речь пойдет ниже, Федор Бабарыкин стал, понятное дело, более чем зрелым и крупным мужчиной, с залысинами и даже небольшим брюшком. Хотя, и это очень важно отметить, Федя был натурой деятельной и даже в чем-то экстремальной. Во всяком случае это был человек с особенностями и даже со странностями.

Так вот, однажды утром он просыпается с четким представлением о себе как о четырехлетнем мальчике (то есть все, что происходило в течение сорока лет, будто корова языком слизнула). Он абсолютно ничего не помнит о своей жизни. И главное – не помнит, как попал в это место.

Вместе с ним проснулось простое устройство мира. Мир разделился на Маленьких и Больших. Большие – не враги, их присутствие необходимо, но это присутствие внешнее, иногда лишнее. Содержание его Маленького мира – Игра. Этим он готов жить. Какие хорошие девочки! Да и мальчики ничего. Чебурашка, будешь с нами играть в больничку? Его так дразнили в детстве – Чебурашка. Было, видимо, за что.

Впрочем, скоро Федор осознает, что он уже не ребенок. Он думает: все это временно, скоро он перестанет бояться зеркала, что-то обязательно должно случиться, и все станет на свои места. Он спит, не переодеваясь, а наутро (он не уверен, что просыпается именно утром) спешит к Воротам. Здравствуй, Живой!

Из аквариума одна за другой выскакивают картинки. Какие-то чумазые дети в глубоком экране, среди них толстый дядька в рыжей майке и длинных черных трусах, дядька отбивается от детей и кричит: Даша, вернись!..

Сидя здесь, в этом бункере, он явственно ощущает запах использованных подгузников. Этот запах будет то пропадать, то усиливаться, и он почти перестанет его воспринимать. Выходя через большой экран в мир, в котором он пребывал раньше, он однажды почувствует, что попал сюда по чьей-то злой воле. И даже смутно припомнит, как на него накинулись злые люди, как свалили его на землю, связали, а потом поволокли к машине.

Но, может быть, этого не было, ему теперь всякое мерещится. Тем более здесь, у Ворот, он все больше теряет ощущение реальности, а точнее – видит какие-то иные реальности, их переплетение, наслоение одной на другую. Он проводит теперь целый день, соединяя несоединимое. Детство и старость, смех и слезы, простое и сложное, прошлое и будущее, страх и отвагу, живое и мертвое, дела огромной важности и совершеннейшие пустяки. В ящике со всякой рухлядью он находит мухобойку, и сразу после этого в пещере появляются мухи…

Президент Бут

Производство, Григорий Иванович, падает, говорит Рюриков, устраиваясь за приставкой-брифингом, добыча нефти, золота, алмазов сокращается. Стремительно. Как же так, говорит Бут, столько сил и средств всаживаем?..

Все знают, что Рюриков на самом деле Ясер Штокман. Носить такое имя он однажды посчитал для себя оскорбительным. А заодно поменял фамилию. Теперь он Фридрих. Он и мыслит себя завоевателем. Барбароссой.

Никто не хочет работать, говорит Фридрих, сидят на завалинках, семечки лузгают, обленились. Ну, везите желтолицых, говорит Бут, раз свои не хотят нормально жить, развиваться, строить дома, детей воспитывать. На что живут? – спрашивает он и замолкает, дожидаясь ответа, но тут же сам и отвечает: воруют. Воруют, кивает Рюриков, как-то грубо, не элегантно, по-скотски. От кого ты ждешь элегантности? Ну, хотя бы от вашей администрации, господин президент. Ой, уймись.

БУТ: А нельзя ли всех на пароход и куда-нибудь… за океан?

РЮРИКОВ: Где ж взять такой большой пароход, Григорий Иванович?

БУТ: Возьмите где-нибудь.

РЮРИКОВ: А кто же будет обживать наши северо-восточные просторы?

БУТ: А зачем их обживать? Пусть стоят необжитыми.

Президент рвет на мелкие клочки бумажку, оказавшуюся у него в руках. Пододвигает ногой урну, бросает обрывки туда. После чего они сидят неподвижно, будто в стоп-кадре. Но тут же оживают, а из урны всплывают только что выброшенные клочки бумаги, медленно возвращаются к рукам президента, эти руки совершают странные манипуляции, соединяя клочки. И вот уже в руках Бута все тот же целехонький лист, покрытый буквами и цифрами. Президент смотрит на него с недоумением, он не знает, что где-то далеко, рядом с деревушкой, носящей название Пескалинский Взвоз, в пещере сидит крепкого сложения мужчина, ощущающий себя мальчиком, и внимательно следит за каждым его движением и каждым словом. А Федя догадывается, что кабинет президента появился в Воротах совсем не случайно и что его резвые фантазии в любой момент способны выпрыгнуть из аквариума…