Чердак дядюшки Франсуа - [13]

— Откуда ты? Как здесь оказалась? Как ты хорошо выглядишь! Как тебе идёт шляпка! Наверное, новая?

Люсиль смущённо и радостно улыбалась в ответ. Ей часто приходилось слышать, как одобряют её внешность, но в устах Ксавье это звучало совсем по-иному. К тому же такое хорошее начало вселяло в неё надежду, что Ксавье примет её сообщение, как надо.

— Я так рада, что встретила тебя. Мне нужно с тобой поговорить…

— И мне…

— Тогда начинай…

— Нет, ты — дама, значит, по всем правилам вежливости, начинать должна ты…

— Ну что ж!.. Ксавье, помоги мне!

— Я? Тебе?

— Помоги мне поступить на сцену…

— Люсиль! Да что ты, Люсиль!

Ксавье даже шарахнулся в сторону.

— Не гляди ты на меня такими испуганными глазами. Повторяю, я хочу пойти на сцену… Я уже не в первый раз тебе об этом толкую, но ты становишься глух, как только я заговариваю о театре. А сейчас это настолько серьёзно, как ты себе даже не представляешь…

— Люсиль! Что с тобой! Да ты ли это? Я не верю, что ты затеяла этот разговор всерьёз! Ты ребёнок и не понимаешь, что такое театр. Тебя влекут мишура и позолота, за которыми скрывается мусорная яма. Театр — это гнездо сплетен, интриг и злых обид. Порядочной девушке не место в театре. Она затеряется там, как иголка в стоге сена. Прости, если я говорю грубо. Я так взволнован. Но если у тебя есть какие-то иллюзии насчёт театра, я хочу их сразу же развеять…

Ксавье замолчал. Молчала и Люсиль. Её ошеломило, что Ксавье как будто повторяет слова Жака и Бабетты. Она прощала родителям их взгляды на театр, считая это отзвуком прошедших лет. Когда они были молоды, может быть, всё и в самом деле было так, но сейчас… Ведь родителей и Ксавье разделяет целое поколение. Люсиль знала, что товарищи Ксавье смотрят на него, как на самого зрелого среди них, спрашивают его совета, прислушиваются к его мнению. Разве только одного Бланки[10] они чтут больше, чем Ксавье. А вот ей, Люсиль, Ксавье говорит слова, которые кажутся произнесёнными в другом веке. И от него она ждала понимания и помощи, ждала, что он её поддержит!

— Ты ничего больше не скажешь мне?! — вдруг в упор спросила она. — Обо мне, обо мне и о театре…

— Я хочу сказать тебе много, — начал Ксавье и хотел было взять её руку.

Но она её отдёрнула.

— Сначала о театре!

— Выбрось его из головы!

Эти слова были последней каплей, переполнившей чашу.

— В таком случае, до свидания! Я спешу!

Каблучки Люсиль застучали по мостовой.

Ксавье сделал несколько шагов, но вдруг круто остановился. Только сейчас он понял, что не сказал ей главного. Ведь не встреть он её случайно на улице, он вечерком зашёл бы к Менье и рассказал бы там о своей большой удаче.

Ксавье уже не раз для заработка исправлял чертежи станков для г-на Куантро, владельца большой механической мастерской. Теперь товарищ Ксавье — Морис уговорил своего дальнего родственника г-на Куантро предоставить Ксавье подходящую работу, как только тот окончит школу. Это означало, что Ксавье летом станет самостоятельным человеком, он сможет прийти к Люсиль и сказать…

Но сейчас он ей ничего не сказал! Не успел!

Опустив голову, Ксавье медленно брёл к чердаку.

А Люсиль торопилась домой, подгоняемая своими мыслями: «Ксавье говорил сейчас, как чужой мне человек… он меня не понимает… значит, не любит. Если бы любил, он понял бы, что значит для меня театр. Он, как и родители, считает, что это у меня прихоть, блажь, что я ни на что не способна… Ксавье легко… Он вместе со своими товарищами верит в лучшее будущее для всего человечества, вместе с ними хочет бороться за права людей. А какие они, эти права? И неужели так будет всегда? Всегда женщина должна будет только помогать мужчине, а не занимать в жизни самостоятельного места?»

Луч заходящего солнца внезапно осветил тротуар, по которому шла Люсиль, и заставил её поднять голову. Улицы, дома, прохожие — всё засветились как-то радостно и ярко. И Люсиль рассмеялась и сказала вслух:

— А что, если я докажу, что это не так?!

Глава шестая Три товарища

Жак Менье сидел за своим рабочим столом в кабинете для чтения. Перед ним лежало раскрытое письмо.

Он получил его час назад, но снова и снова перечитывал…

Писал ему младший брат, Анри, которого в детстве, в деревне, где они жили, называли ласковым именем Диди.

Теперь Анри жил с семьёй в Лионе, где уже больше двадцати пяти лет работал ткачом. Жаку редко приходилось с ним видеться. От Парижа до Лиона — расстояние немалое, и не так-то просто было Жаку оставить свой кабинет для чтения со всеми его клиентами, чтобы направиться в Лион. Для Анри же вовсе было невозможно предпринять такое путешествие. Но братья вели друг с другом оживлённую переписку.

Жак знал, как трудно живётся ткачам: над ними постоянно висит угроза безработицы, перед хозяевами они бесправны.

Анри интересовался всем, что происходит в Париже, и всегда с нетерпением ждал от Жака политических новостей. Откуда и было их ждать, как не из столицы. Правительство находилось в Париже, и отсюда шли указы, приказы, распоряжения, предположения и связанные с ними надежды и разочарования. А по роду своих занятий и по своим политическим интересам Жак был в курсе того, что происходит. Среди абонентов его кабинета были и государственные деятели, и журналисты, и адвокаты. И Жаку порой удавалось узнавать от них о переменах, намечавшихся в правительственных кругах, о предполагаемых новых постановлениях, о разных событиях ещё до того, как об этом сообщали газеты.