Изгибаясь, далеко отметывая двадцатисаженный хвост, убегает она и снова вылезает, и снова ее ловят за шею стальные щипцы.
Долго бесится змея по станкам, и вот ее, измученную, но еще злую, хотя потемневшую в фиолетовый цвет, наматывает мотушка…
Алешка стоял и с наслаждением смотрел, как ловко справляются люди с этой прекрасной и страшной змеей. Ему страшно захотелось встать самому и ловить щипцами ее огненную голову.
Вдруг — опять крик, но не ровный, а порывистый, короткий, вверху взметнулась огненная спираль, и все притихло, пригнулось.
С разинутым ртом следил Алешка за ее полетом. Со свистом спираль грохнулась обратно и замерла.
— Запуталась, ишь, куда взлетела, — сказал пионер, — от неловкости, могло убить…
Двое рабочих крючками потащили безобразно спутанное мертвое тело змеи. После этого ребята забрались на высокую площадку подъемного крана, стоявшего в бездействии. Отсюда был виден весь цех.
Муравьи копошились внизу, таская раскаленные кусочки: это развозили болванки. А кругом в занятной игре бегали десятки тонких и толстых змей, то свиваясь и развиваясь, то выскакивая выше станков.
Долго стоял Алешка и все глядел и не мог оторваться. Захотелось быть тут постоянно и участвовать в этой работе, как в интересной и сложной игре.
— Довольно, — сказал его проводник, когда не выдержали глаза, и Алешка пошел за ним покорно, весь наполненный виденным, как пьяный, пошатываясь. Уходя, он последний раз оглянулся, мартены полыхнули пламенем, и вверху, озаренные багровым светом, метнулись голуби… Или это ему показалось?
— И здесь голуби живут?! — крикнул Алешка.
— Сколько хочешь.
— Чудеса!
Улыбаясь, шел Алешка и ничего не видел — ни яркого солнца, ни синего неба: перед его глазами все металось пламя и в нем багровые голуби.
«Голуби живут здесь, а почему я не могу? И я могу», — билось в его голове.
У ворот завода стояла толпа, наигрывал рожок, и неутомимый старик-песенник все приплясывал и распевал.
До самого дома не мог прийти в себя Алешка. Площади Москвы пели радио, копошились толпы людей, завывали сирены автомобилей, а у него перед глазами — завод.
— Горы, горы мои, что с вами сделалось? — сказал Алешка, когда последний раз забрался на крышу посмотреть «снежные вершины» перед уходом на завод.
— Горячее солнце так припекло, что крыши почернели и оплешивели. Вон пробирается кот, ободранный и грязный, по порыжевшим карнизам, и галки сидят, ощипанные и жалкие.
— Прощайте, горы, определился я на завод. — Алешка стал слезать и еще раз оглядел свои прежние владения. — Да, они не так интересны. — Вон заводы…
Алешка вздрогнул — заиграли гудки, а заводы стоят тяжелые, неуклюжие, и кажется ему, что сотни слонов подняли к небу черные хоботы и трубят, трубят, призывая солнце…
Алешка поспешил вниз, у ворот столкнулся с отцом, и, примиренные, они пошли бок-о-бок на любимый, хотя и страшный завод.
