Черчилль: в кругу друзей и врагов - [54]
Еще одну грань независимости, на этот раз более близкую к Лоуренсу Аравийскому, Черчилль выделил при изучении биографии Чарльза Стюарта Парнелла. Лидер ирландских националистов, несмотря на скромное место в политической иерархии Соединенного Королевства, обладал на самом деле властью, гораздо большей, чем многие его коллеги по Вестминстеру. Главное преимущество Парнелла заключалось в том, что его влияние черпало основную энергию не во внешних событиях, а внутри самой личности политика. В результате, как и каждый настоящий лидер, он «казался существом, обладающим неосознанным и неопределенным чувством внутренней власти, которая ждет своего часа»[448].
Отчасти Парнеллу повезет и он дождется «своего часа». Что же до независимости, то, если Чемберлен обрел ее, заработав достаточно средств для безбедного существования, то Парнелл пошел по противоположному пути. Благодаря чудовищной силе воли он помножил на величину, близкую к нулю, свои расходы, ограничив потребности только самым необходимым. Аскеза закалила его характер и дала ему власть над своей жизнью, которой он мог отныне распоряжаться со степенью свободы, недоступной большинству людей.
Взойдя на политический небосклон по отличной от Чемберлена тропе, Парнеллу пришлось решать схожую задачу: какое место занять и как оказывать влияние на людей. Если Чемберлен сделал ставку на свою экстенсивную природу и посвятил себя восстанию, то Парнелл использовал внутреннюю суровость и строгость.
– Вы что, не можете встретиться с ним и узнать, что он думает по этому поводу? – поинтересовался однажды один английский политик у ирландского депутата.
– Разве я осмелюсь потревожить господина Парнелла, – ответил тот.
У Парнелла были свои методы управления. «Холодный кивок или несколько коротких указаний, сказанных вполголоса соседям по скамье, – и тайным конклавам дан строгий приказ, – поясняет Черчилль. – И это был единственный способ, которым Ирландская политическая партия могла контактировать со своим вождем»[449].
Контроль над ресурсами является одним из основных источников власти. Что же касается ее проявления, то здесь вариантов гораздо больше. Выше говорилось о бунтарстве Чемберлена, о строгости Парнелла, о бескомпромиссности Бальфура, ироничности Шоу, стремительности Лоуренса. Но на страницах «Великих современников» можно найти и другие лики власти. Например, управленческие доспехи и оружие Джона Морли заключались в его бездонной эрудиции. Даже Черчилль, который сам знал и прочел немало, назвал Морли «носителем глубоких знаний почти по всем отраслям, представляющим практический интерес»[450].
Лидерство друга Черчилля, о котором он тоже оставил свои размышления, – Фредерика Эдвина Смита, напротив, основывалось на его удивительном владении навыком устной речи. «В дискуссии, споре, изложении своего мнения, обращении или обмене мнениями с другими Ф. Э. был вооружен до зубов, – восхищается Черчилль. – Дубина – для защиты партийной платформы, рапира – для личных споров, ловчая сеть и трезубец – для судов и судей, а кувшин чистой родниковой воды – для ждущих его совета»[451]. В распоряжении Смита было много приемов привлечь и увлечь аудиторию, но самым эффективным из них являлось острословие. «Даже я, хорошо с ним знакомый, воздерживался от слишком длинных разглагольствований в присутствии посторонних, чтобы случайно не поставить под удар нашу дружбу», – признавался Черчилль[452]. Речи Ф. Э. всегда отличала «разумность, уместность и вескость», которые просто не могли не привести к изменению точки зрения собеседника. «Когда он начинал говорить, то заражал всех своим увлечением и убеждением», которые, по мнению политика, составляют основу «бесценного дара истинного красноречия»[453].
Отдельное место в изучении власти занимают монархи. Власть дана им по праву престолонаследия и, казалось бы, говорить об индивидуальном лидерском стиле здесь не приходится. Но это поверхностное суждение. Власть может определяться делегированными должностью полномочиями, но только от самого человека зависит, будет ли она использоваться реально или останется формальной строкой на бумаге, а также насколько превысит предписанный должностью лимит. И то, как суверен использует власть, определяет его лидерские качества.
В свете этих рассуждений показателен пример Георга V, который наследовал трон в напряженное время противоборства между верхней и нижней палатами парламента. Причиной раздора послужил «народный бюджет», значительно ограничивающий права аристократии. Когда Георга V впоследствии спросили, какой период в его правлении был самым трудным, намекая на Первую мировую войну, он ответил, что не война далась ему тяжелее всего, а именно конституционный кризис. В войне нация была едина, во время внутренних волнений – расколота надвое.
Черчилль признает, что Георг V выбрал правильную модель поведения. Вместо резких телодвижений, которые могли усугубить кризис и нанести удар по институту монархии в целом, он начал «тихо и спокойно усиливать свои позиции, неустанно завоевывать уважение и доверие всех классов своих подданных»
