Черчилль: в кругу друзей и врагов - [3]
Какой же выход из этого тупика абсурда предлагает Камю? Такой же, как и Черчилль, полагавший, что, во-первых, «не обязательно делать то, что вы любите, главное – любить то, что вы делаете», и во-вторых, «все земные несчастья предоставляют свои компенсации, и даже монотонность не лишена скрытой радости»[18]. Выводы Камю аналогичны – найди, чем можно наслаждаться, и полюби свою работу. «От собственной ноши не отделаешься, – констатирует он. – Сизиф учит высшей верности. Каждая песчинка камня, каждый вспыхивающий в ночи отблеск руды, вкрапленной в гору, сами по себе образуют целые миры. Одного восхождения к вершине достаточно, чтобы наполнить до краев сердце человека»[19].
Сам Черчилль практиковал, что проповедовал, выстраивая свою жизнь так, что каждый вид деятельности, которую непосвященный наблюдатель мог отнести к тяжелой работе, на самом деле приносил ему не только деньги, славу и успех, но и удовольствие. Не в этом ли состоит секрет его огромных достижений, невероятной работоспособности и удивительной стрессоустойчивости? Супруга Черчилля считала, что – да![20] Причем это одинаково относилось как к политике, в которой Черчилль чувствовал себя как рыба в воде, так и к сочинительству. Он вообще полагал, что представители литературной профессии относятся к той редкой категории счастливчиков, в жизни которых «есть место для настоящей гармонии». «По моему мнению, возможность получать удовольствие от работы – это та классовая привилегия, за которую стоит бороться, и меня нисколько не удивляет, что люди склонны завидовать тем, кто зарабатывает себе на жизнь, изливая на бумаге свои фантазии, мысли и чувства, ведь каждый час такого труда – это час подлинного наслаждения, а отдых, пусть и необходим, сравним с изнурительно длинным антрактом в интереснейшем спектакле, после которого хочется скорее вернуться к начатому делу, – заметил однажды Черчилль. – Увлеченному творцу выходной день кажется каторгой»[21]. «У меня никогда не было каникул», – признается Черчилль в 1931 году[22].
Британский политик не только рассуждал о преимуществе литературного творчества, но и с удовольствием общался с известными мастерами слова. Например, с Артуром Игнатиусом Конан Дойлом (1859–1930).
В жизни автора детективов было много парадоксов. Он родился обычным шотландцем, чтобы войти в историю великим англичанином, он стал врачом, чтобы посвятить себя литературе, он занялся наукой, чтобы обратиться к мистике, он создал любимый всеми персонаж, который сам же возненавидел. Но для нашего повествования важно то, что его многое объединяло с Черчиллем. Оба отличались храбростью и разносторонностью, оба были профессионалами в своей области, но зарабатывали на жизнь писательским трудом, оба были детьми своего времени и своей эпохи, оба чувствовали настоящее и преклонялись перед прошлым. Они даже питали интерес к одной исторической личности – Наполеону. «Не могу определить, с кем имею дело: с великим героем или великим негодяем, в прилагательном только могу быть уверен наверняка», – скажет Дойл о французском императоре[23].
Так же как Черчилль, Конан Дойл участвовал в Суданской кампании. Правда, случилось это в 1896 году – за два года до падения Хартума и появления на континенте лейтенанта 4-го гусарского полка Уинстона Черчилля. Больших военных событий в тот период не случилось, поэтому особых впечатлений Конан Дойл не получил, быстро завершив свое пребывание в армии.
Хотя, аналогично Черчиллю, он заключит договор с одним изданием – Westminster Gazette – и даже напишет после путешествия в Африку небольшой рассказ «Корреспондент газеты» и роман «Трагедия с „Короско“».
Так же как Черчилль, он принимал участие в Англо-бурской войне. К моменту начала боевых действий Артуру исполнилось уже сорок лет, и его визит в Южную Африку был совершенно не обязателен. Но кровь предков, сражавшихся бок о бок с Ричардом Львиное Сердце, оказалась сильнее доводов рассудка. Не успел пушечный дым окутать Мафекинг и Ледисмит, как Дойл уже стоял на палубе «Ориентала», напряженно всматриваясь в горизонт. «И как ты посмел! – возмущалась его мать. – Посмотри на свой рост и комплекцию. Идеальней мишень даже трудно представить»[24]. Но Дойл был неумолим. Он – врач и его долг – помогать людям.
В своем упорстве он не уступал Черчиллю. Только если будущего политика беспокоил поиск опасностей, Дойла – спасение других от их последствий. Не успев сойти с трапа корабля, он с головой окунулся в медицину – оперировал раненых. «Доктор Конан Дойл пашет как лошадь, – восхищались очевидцы. – Надышавшись пропитанным микробами воздухом, он лишь изредка выходит из врачебной палатки, чтобы вдохнуть глоток свежего воздуха. Он один из немногих людей, которые делают Англию великой»[25].
Такой же бесстрашный и любознательный, как Черчилль, Дойл участвует в сражениях, пытаясь вникнуть в мельчайшие подробности военного дела. И едва разобравшись, тут же озвучивает свои предложения в статье.
Но, как и в случае с Черчиллем, военные эксперты лишь многозначительно улыбались над тем, что буквально через пятнадцать лет станет азами ведения боевых действий
