Черчилль. Рузвельт. Сталин. Война, которую они вели, и мир, которого они добились - [32]

Не имея никакой информации относительно нападения японцев на Советский Союз, Сталин мог решить, что президент пытается тем самым отвлечь его внимание от Франции, и потому в течение двух недель никак не реагировал на послание президента. Тем временем посол Стэндли решил предупредить президента, направив ему послание следующего содержания: «Принимая во внимание, что народ и советское правительство поверили в серьезность обязательств со стороны Соединенных Штатов и Великобритании в части открытия второго фронта в 1942 году, я уверен, что, если в скором времени фронт не будет открыт, вера этих людей в наше искреннее желание оказать помощь России и действовать сообща будет окончательно подорвана, что нанесет невероятный вред антигитлеровской коалиции».

На следующей неделе на званом дипломатическом обеде Молотов высказался еще более откровенно относительно открытия второго фронта, заявил, что это была проверка цены соглашения с Британией и что невыполнение «англосаксонских обещаний» вызовет огромное разочарование. 1 или 2 июля Сталин ответил на послание Рузвельта относительно оказания помощи Советскому Союзу на Дальнем Востоке, но проигнорировал предупреждение президента о возможном нападении японцев на Приморье. Согласившись с планом полетов по маршруту Аляска – Сибирь, Сталин тем не менее ясно дал понять, что хочет, чтобы над советской территорией летали русские, а не американские, летчики. Независимо от того, будет ли открыт второй фронт во Франции, Сталин вел себя весьма осмотрительно, опасаясь спровоцировать Японию.

Фактически Сталин и Молотов не были твердо уверены в том, что второй фронт на западе будет открыт в 1942 году. 2 июля в беседе со Стэндли, касающейся военных вопросов, Сталин сухо заметил, что «желание» иметь второй фронт и его «наличие» – суть разные вещи. Молотов полностью согласился с этим. Как казалось Рузвельту, Черчилль и Идеи хотели обезопасить себя и поэтому попросили Кларка Керра дать знать Молотову, что британское правительство обеспокоено тем, что он со все возрастающей уверенностью говорит об открытии второго фронта как о чем-то окончательно решенном. 14 июля Кларк Керр передал эти опасения Молотову. На это Молотов весьма дружелюбно заметил, что большинство из того, что он сказал на званом обеде, весьма «субъективно». Во время пребывания в Лондоне проблемы, касающиеся второго фронта, были ему абсолютно понятны и вполне предсказуемы. В порядке извинения Молотов подчеркнул, что в разговоре с советским главнокомандующим и речи не шло о каких-либо обещаниях; он просто обозначил те надежды, которые советская армия и весь советский народ возлагают на открытие второго фронта, и Россия, естественно, почувствовала уверенность после опубликования заявлений в Лондоне и Вашингтоне.

Теперь мы видим, что фактически с середины июля стало бессмысленно надеяться на реальность высадки на континент в 1942 году, а вскоре за этим было принято решение в пользу высадки в Северной Африке. Несмотря на опасения со стороны американцев, что такое решение подорвет доверие к Соединенным Штатам и вызовет нежелательные вопросы в Москве, рискованное предприятие относительно высадки на континент было отложено на будущее. Кроме того, оба западных лидера пришли к мрачному выводу, последствия которого еще скажутся, что конвои, осуществляющие военные поставки для России и идущие мимо Норвегии в Мурманск, в связи с белыми ночами должны быть приостановлены на летнее время.

Черчилль решил, что должен лично отправиться в Москву, чтобы объяснить, почему нельзя выполнить операцию, которую более всего жаждет Россия, и сообщить новости относительно предполагаемой североафриканской кампании.

17 июля премьер-министр направил послание с объяснением принятого решения относительно приостановки северных конвоев. Отсюда следовало, что театр военных действий переносится на юг, а не на континент. Сталин, возможно, прекрасно представлял, какой спор идет между американским и британским штабами, и быстро просчитал его результат. Его ответ Черчиллю от 23 июля отражает понимание того, что предложенная в 1942 году операция высадки через Ла-Манш откладывается. Он объявил Черчиллю, что догадался об этом из послания премьер-министра и «боится, что не уделяется должного внимания вопросу создания второго фронта в Европе. Принимая в расчет теперешнее положение дел на советско-германском фронте, я вынужден констатировать, что советское правительство не может согласиться с переносом открытия второго фронта в Европе на 1943 год».

В послании от 29 июля Рузвельт согласился с Черчиллем, что следует ответить в мягком тоне и что они всегда должны «помнить о характере нашего союзника и о весьма сложной и опасной ситуации, в которой он оказался… Я полагаю, что в первую очередь следовало бы объяснить ему, какой стратегический курс мы выбрали в 1942 году („Торч“). Думаю, что, не вдаваясь в лишние подробности, следует поставить их в известность о самом факте предполагаемых операций».

Поэтому Черчилль не стал оправдываться в ответ на обвинения со стороны Сталина. Он понял, что необходимо более полно ознакомить Сталина с военными возможностями и ресурсами Британии. полностью сформулировать причины, на основании которых было принято решение о невозможности проведения операции по вторжению через Ла-Манш в 1942 году, и объяснить значение операции «Торч». Он надеялся, что с пониманием этих проблем Советский Союз перестанет подозревать, что Великобритания и Соединенные Штаты недобросовестно относятся к взаимному сотрудничеству, что, в свою очередь, положительно скажется на дальнейшем ведении войны. Недовольный ходом кампании на Среднем Востоке, Черчилль планировал дойти до Каира и взять этот регион под британское военное командование.