Чемпион тюремного ринга - [10]

Родители обнимали сына, не сдерживая слез, ощупывали его. Словно это не они, а он побывал под обстрелом.

– Вот такие дела, сынок, – констатировал Владимир Иванович. – Жили не тужили, ни о чем таком не гадали. Мы еще ладно, все целы, а вот Скобари…

– А я предупреждал, – начал заводиться Илья. – Пытался вам внушить, что этим фашистам все равно, кого бомбить. Почему, скажите на милость, вы мне не верили?

– Но за что, Илюшенька? – воскликнула мать. – Что мы им сделали? Мы просто живем на своей земле, здесь нет и никогда не было никаких войск. Зачем это?

– А что вы хотели, гражданочка? – проворчал взмыленный спасатель, тащивший складную лестницу. – Украина в Европу движется семимильными шагами, вот и старается выслужиться перед хозяевами. Думаете, киевские власти волнуют жизни мирных жителей, когда такие глобальные вопросы на кону?

– Не говори, Петрович, – отозвался его молодой напарник. – Окраиной России они быть не хотят, а вот Европы – пожалуйста. Суки они! Как так можно, ни с того ни с сего – да по людям?!

– А что со Скобарями? – спросил Илья.

– Никто не знает. – Владимир Иванович развел руками. – Антон, Марьяна и обе девочки – Зоя и Кариша – с вечера находились дома. Он у них не маленький, а спальни у всех на первом этаже.

Илья прекрасно помнил эту семью. Антону Сергеевичу было под пятьдесят. Работал журналистом, потом перековался в плотники, как бы странно это ни звучало. Колесил по району с бригадой таких же кустарей-умельцев, неплохо зарабатывал. Девять лет назад женился на молодой женщине, жили душа в душу, никогда не собачились, отношения не выясняли. Родили двух девочек с разницей в четыре года. Карине сейчас, должно быть, восемь, Зое – четыре.

Отец сказал, что в развалинах дома был страшный пожар. Ночью потушить не смогли, пришлось ждать, пока пламя само уляжется. Вряд ли там остался кто-то живой, но хотя бы тела достать, похоронить.

– Мама, Елизавета, топайте в дом, – распорядился Илья. – От вас тут польза нулевая. Вы устали, отдохните. Пусть мужчины работают. Я им помогу.

– Боимся мы, сынок. – Мама обняла себя за плечи. – Вдруг эти ироды опять начнут стрелять? Страшно дома находиться.

– Не начнут, – успокоил ее сын. – Это была разовая акция. Повторять ее – значит выдать свое расположение и убедить окружающих в том, что стреляли украинцы. Они на это не пойдут, потому что трусы. Уже сегодня начнут кричать, что террористы били по селу со своей территории, потому что их там не любят. Давайте, родные, уходите отсюда. Покушать что-нибудь приготовьте. Война войной, а я уже сутки зубами клацаю.

Илья присоединился к спасателям. Разбирать груду обломков было каторжным занятием. Мужчины, кряхтя, оттаскивали фрагменты кирпичных стен с задубевшим раствором, обломки кровли, потолочных перекрытий. Завалы разбирались медленно, слой за слоем. В стороне плакали женщины, боясь приближаться. Видимо, близкие родственницы этой семьи.

Кто-то обнаружил под куском застывшего цемента раздавленную человеческую руку и закричал. Люди заработали энергичнее, оттаскивали части стенной перегородки, обломки кровати. Вскоре они начали извлекать тела, вернее, куски таковых.

Кого-то вырвало. Истошно заголосили бабы на задворках. Спасатели тащили мешки, чтобы не демонстрировать публике жуткие находки.

Илья стоически относился к подобным зрелищам, но и его чуть не стошнило. Несчастные даже не поняли, что произошло. Снаряд – или мощная мина? – пробил крышу, потолочное перекрытие первого этажа и в клочья разнес обе спальни вместе с людьми. Их завалило уже мертвых.

Ткач с ужасом смотрел на женское тело в оборванной сорочке. Мятую, деформированную голову извлекли отдельно. Антону Сергеевичу оторвало ноги и руку вместе с плечевой сумкой.

Глаза у покойников были закрыты. Они даже не успели проснуться. Может, так и лучше умереть – во сне, ни о чем не подозревая?

Третью страшную находку мужики извлекли из соседней комнаты. Это была Карина, старшая дочь. Спасатель рычал, чтобы закрыли ее, не показывали людям. Это же не цирк, право слово! Но кто-то замешкался. Худенькое тельце передавали по рукам, люди отворачивались, старались не смотреть. Слезы наворачивались на глаза.

Илья прекрасно помнил эту девочку. Тогда еще она была единственной в семье. Бегала по лужайке перед домом, хвасталась новым розовым бантом и игрушечным телефоном, который пищал при нажатии кнопок. Карина при этом разражалась звонким смехом.

Рыдали пожилые женщины, пытались отобрать у спасателей безжизненное тельце. Видимо, теща и свекровь. Они были не в себе. Рядом возникли равнодушные санитары в белых халатах и защитных штанах, силой повели их подальше от кошмара.

Вдруг в развалинах раздался тихий детский плач. Все застыли, чуть ли не с ужасом уставились друг на друга. Это было что-то запредельное, невозможное. Люди выходили из ступора, переглядывались: не почудилось ли? Снова заплакал ребенок, и все пришло в движение.

Старший из спасателей кричал, чтобы не лезли как бараны. Не дай бог упадет что-нибудь, висящее на честном слове, и повлечет цепную реакцию. Осторожно!

Люди почти не дышали, на корточках расчищали подход к вертикально сомкнувшимся плитам. Они освобождали завал, снимали с накренившейся балки перекрытия фрагменты кровли с шифером, обгоревшие куски стропил.