Чемодан из конского волоса - [3]

Все слышали о Мариусе Линдсее и о власти, которую он и его «Дейли Аргус» имели над пристрастиями народа. Странным капитану Александеру показалось только одно. Мариус настаивал, чтобы ему показали список пассажиров того вечернего рейса, и особенно расспрашивал о человеке по имени Джим. Джим Смит, сказал Линдсей. Но Смита в списке не было. Хотя Джим был — торговец мебелью из Уилинга Джим О'Тул, заказавший две каюты, № 3 и № 4.

— Что вы думаете о шансах президента в этом туре, мистер Линдсей? спросил капитан Александер. Мариус с минуту глядел на него отсутствующим взглядом (капитан впоследствии никогда не упускал эту деталь), а затем сказал, что скорее всего пройдет Кливленд и что с республиканцами покончено навсегда.

Капитан Александер вспомнил этот разговор и то, как произносились эти слова, много позже, и он стал частью легенды, которую речники рассказывали в плавучих ресторанах от Питтсбурга до Каира много дней спустя после того, как сама эта ночь выткалась в легенду.

Затем Мариус попросил каюту № 5, и это тоже стало частью легенды, ибо она была рядом с той, что занимал Джим О'Тул, торговец мебелью из Уилинга.

— Никому не говорите, — сказал Мариус, покидая капитанскую каюту, — о том, что я сегодня у вас на борту. Моя поездка в Луисвилль связана с приближающимися выборами и по необходимости конфиденциальна.

— Конечно, сэр, — сказал капитан, — он слышал, как Мариус неуклюже спускается по позолоченной лестнице, волоча свой чемодан из конского волоса. Наконец дверь каюты щелкнула и засов задвинулся.

Ровно в девять часов две коляски простучали по мостовой Уотер Стрит и встретились на пристани. С одной спрыгнул мужчина, с другой женщина.

— Ты говоришь, его не было дома, когда ты уходила? — шепнул мужчина, помогая женщине идти по неровным булыжникам и неся в руке два ковровых саквояжа.

— Да. Но тут все в порядке, — сказала Мэри Энн, — он всегда по вечерам уходит в это время в редакцию, помочь с утренним выпуском.

— Ты ругаешься, что он ничего не заподозрил?

Женщина засмеялась — тихим, печальным смехом.

— Он всегда что-нибудь подозревает, — сказала она. — Такой у него склад ума: и при той жизни, какую он ведет, я думаю, он прав. Но о нас он вряд ли что-нибудь знает. И я думаю, что больше он никогда о нас не узнает — ничего.

На трап они взошли вместе. Вода плескалась и журчала под пристанью, а за рекой молния вдруг вычертила темные горы, словно внезапная вспышка кухонной спички.

— Я Джим О'Тул, — сказал Джим капитану Александеру, протягивая билеты. Это моя жена…

Мэри Энн прикусила губу и стиснула ручку саквояжа так, что побелели суставы.

— … у нее каюта рядом с моей. Все в порядке?

— Абсолютно, сэр, — сказал капитан Александер, пытаясь догадаться, каким образом жизни этого мебельщика и его жены пересеклись с жизнью Мариуса Линдсея.

Они на цыпочках прошли по вытертой ковровой дорожке узкого белого коридора, читая номера на дверях кают с обеих сторон.

— Спокойной ночи, милая, — сказал Джим, с несчастным видом поглядев на негра-швейцара, дремлющего в продавленном стуле под качающейся масляной лампой у двери. — Спокойной ночи, Мэри Энн. Завтра мы уже будем в дороге. Завтра ты навсегда позабудешь о Мариусе.

Мариус лежал на своей койке, слушая, как низкий хриплый гудок трижды сотряс тихую долину. Он лежал, улыбаясь и расслабившись, пока огромные гребные колеса раскачивались взад и вперед, набирая свой темный, тяжкий ритм, и лопасти врезались в черную воду. «Нэнси Тэрнер» медленно двинулась по мощному течению в сторону Дьяволова Локтя и через него на простор реки. Мариус был неподвижен. Он пролежал почти четыре часа, ожидая услышать голоса. Каждый звук был для него так же отчетлив, как тиканье собственных массивных часов в жилетном кармашке. Он слушал страстное урчанье зеленых лягушек вдоль берегов и тихие голоса мальчишек, удивших рыбу с челноков под ветвями плакучих ив.

Затем он снова окаменел, услышав лихорадочное бормотанье Мэри Энн прямо за дверью своей каюты и голос отвечавшего ей мужчины, который утешал ее.

Молния сверкнула над холмами Огайо и на секунду ясно высветила всю реку. Мариус увидел, как вся его каюта налилась серебряным светом из открытого иллюминатора. Зеркало, умывальник, таз, кувшин. Чемодан из конского волоса рядом с ним на полу. Во тьме заворчал гром, и Мариус улыбнулся про себя, снова надежно упрятанный тайной темноты, снова думая о том, как ЭТО легко, и удивляясь, почему никто до сих пор до ЭТОГО не додумался.

Мягко поднявшись, он проскользнул мимо спящего швейцара, пробираясь к белому поручню лестницы. Он громко рассмеялся над собой, вспомнив, что незачем идти на цыпочках, если нет той бренной субстанции, что издает шум. Он прокрался к узкому выходу на галерею. Негры-повара сидели за длинным деревянным столом и ели свой ужин. Длинной тенью Мариус пролетел вдоль стены, туда, где лежали ножи, отмытые и свежезаточенные. На секунду нагнувшись над ними, он долго размышлял с пальцем во рту, словно дитя перед выбором одинаково соблазнительных сладостей, пока не отобрал нож самый длинный и самый острый, способный одним длинным рывком отделять окорок от туши. Внезапно он понял, что, хотя он сам невидим, пронести нож мимо кого-либо будет трудно. Но повара хохотали над шуткой, которую отпустил один из них. Все перегнулись вперед так, что головы слились в одно темное кольцо.