Чемодан для Спенсера - [16]

Поначалу, когда ему досталась эта работа, друзья и родственники думали, что он вот-вот станет важной персоной. Но скоро ему стало ясно, что он — всего лишь ядерный мальчик на побегушках, и это все, кем он сможет когда–либо стать.

Его семья и близкие все еще считали его очень важным лицом. И с течением лет, благодаря их наивности, он закрепил этот образ в их умах. Это заблуждение — единственное, что у него оставалось.

Этим вечером, со свинцовым желудком и тупой головой после многих часов обильной еды и словоизлияний в правительственном банкетном зале в Масабаре, он стоял с доктором Циммерманом и полковником Абудом за изолирующим экраном в бетонном реакторном павильоне и следил за перемещением плутония.

Стальные захваты с дистанционным управлением поднимали смертоносные капсулы одну за другой и бережно, словно это были свежеснесенные яйца, помещали в узкие свинцовые цилиндры, которые в свою очередь аккуратно ложились в свинцовый ящик не больше атташе-кейса.

Снеллинг поборол отрыжку и горько подумал о дипломе Массачусетского технологического, который, даже без всяких там отличий, мог бы открыть перед ним двери и получше: человекообразная губка, собирающая ядерные долги, впитывая при этом лукулловы обеды и пылкие излияния благодарности.

Наконец, последняя из капсул уложена в экранированный кейс. Стальная клешня захлопнула свинцовую крышку, подняла кейс за ручку и поставила в деревянный ящик-футляр, тщательно подогнанный.

Часом позже Снеллинг стоял под крылом реактивного военного самолета, а доктор Циммерман тискал на прощание его руку, полковник Абуд выражал вечную благодарность — свою и возрождающегося народа Синобара. Снеллинг втайне сомневался, что народ Синобара, большая часть которого никогда не видела электрической лампочки, будет так уж благодарен за несколько ампул плутония. Но прощальную речь выслушал с признательностью, которой требовал случай, отсыпал несколько комплиментов доктору Циммерману, подхватил свой плутониевый чемодан и поднялся в самолет.

Сержант задраил за ним дверцу. Пилот запустил двигатели. Когда самолет начал выруливать на взлетную полосу, Спеллинг умоляюще спросил:

— У кого–нибудь на борту есть алка-зельтцер?

Глава тринадцатая

По нью-йоркскому времени было раннее утро, когда Мэхон вызвал Уэбстера и Линча к себе — на последний инструктаж.

— Самолет ВВС должен прибыть в восемь сорок пять завтра утром. Лайнер Спенсера уходит в девять пятьдесят.

— Прекрасно укладываемся, да? — заметил Уэбстер.

— Мне бы этого хотелось. Придется вести игру в четком темпе и не торчать на поле с мячом в руках слишком долго.

— А что, если правительственный самолет опоздает?

— Не вижу для этого причин. Он вылетел по расписанию, летит с предписанной скоростью, не застревает в аэропортах — с таким–то грузом. Он и прибудет вовремя.

Линч и Уэбстер кивнули.

— Тогда хорошенько выспитесь. Увидимся утром.

Линч выругался, когда дребезжащий будильник заставил его подскочить. Полуоткрытым глазом он разглядел светящийся циферблат. Часовая стрелка стояла иа пяти.

В комнате было темно, темно было и на улице. Он потащился в узкую кухню, не зажигая огня.

Вынул из буфета глубокую тарелку и наполнил ее сухими хлопьями и молоком. Прошлепал в ванную.

Когда вернулся, съел разбухшие хлопья, залил кипятком пару ложек растворимого кофе.

Достал с полки старый замасленный комбинезон механика и разложил его на постели. По размеру он был чудовищным, на человека много выше ростом и куда массивнее, чем он. Из ящика комода Линч вытянул резиновый жилет и влез в него. Вставив штуцер баллончика с углекислым газом в клапан на жилете, он повернул кран и услышал свист газа. Жилет надулся. Приладив пару дешевых футбольных щитков на плечи, он влез в комбинезон, который теперь был ему как раз. Усевшись на кровать, он трудолюбиво, как всякий толстяк, каким он стал, натянул пару резиновых сапог с двухдюймовыми вкладышами, вмонтированными изнутри в каблуки. Встал, добрался до зеркала и оглядел себя: отражавшийся там был вдвое тяжелее и намного выше, чей тот, который двадцать минут назад вылез из постели.

Из шляпной коробки он вынул седой парик и приладил его, не расчесывая, на свои редеющие волосы. Три дня он не брился, и густая щетина сделала его лицо неузнаваемым.

Он снова оглядел себя в зеркале и, удовлетворенный, достал из шкафа плетеную корзинку и аккуратно уложил в нее серую униформу и фуражку охранника.

Затеи взял рыболовные снасти, дорогое удилище и вышел из квартиры.

Рассвет брезжил на востоке, когда он вышел на угол улицы, — грузный рыбак, ждущий машину.

Мэхон подкатил через несколько минут в арендованном “плимуте".

В молчании они ехали под начинающим светлеть небом, в прохладной тишине раннего утра, вверх по Ист-Ривер-драйв, к аэропорту Кеннеди, остановившись наконец на стоянке возле распахнувшего свои крылья, словно громадная летучая мышь, бетонного купола ТВА.

Мэхон вылез из машины и открыл багажник. На нем уже была рубашка и брюки носильщика, к ним пластиковая бабочка. Он надел кепи и вытащил чемодан от "МК”. Уэбстер перебрался с заднего сиденья на переднее, за руль, и “плимут” отъехал. Мэхон в своей униформе носильщика внес чемодан в здание.