Чем я хуже? - [11]

Квартира, куда привела его новоявленная молодая жена, оказалась на третьем этаже дома уже советской постройки. Длинный полутемный коридор, заставленный вещами жильцов, не поместившимися в комнаты, густо пропитанный не очень приятными кухонными запахами, керосином и табаком и — их с Клавой семейное гнездышко. Гнездышко оказалось довольно тесноватым, метров, наверное, 18–20 квадратных. Но, на первый взгляд, вполне уютным. Посреди комнаты — круглый стол, накрытый чистой белой скатертью. Над ним свисает единственная лампа под розовым матерчатым абажуром. Вокруг него — четыре венских стула; темно вишневый старинный местами пошарпанный буфет у одной стены. Светлый, уже советского периода, платяной трехстворчатый шкаф у другой. Меньше чем наполовину заполненная открытая книжная полка. Этажерка, покрытая ажурной вышитой салфеткой. Слегка ободранный комод с большим зеркалом над ним и довольно узковатое (если сложить вместе их с Клавой немалые габариты) семейное ложе, представленное дореволюционной кроватью с придавленными валиками по краям вместо быльцев. На кровати мещанской, уменьшающейся к верху горкой, громоздились подушки опять же под ажурной салфеткой (еще череды мраморных слоников не хватало для полного счастья на комоде и герани на окошке). На стене в темных рамочках висели несколько фотографий: большого размера их (вернее, Нефедова) с Клавой свадебная; еще одной супружеской пары (он сидит — она, положив ему руку на плечо, стоит), явно дореволюционная, наверное, Клавиных родителей и совсем небольшая, на которой седенькая старушка в скромном платочке держит на коленях маленькую девочку.

— Ну вот, Саня, ты и дома, — сказала Клава, прикрыв дверь, — вспоминаешь?

— Извини, — покачал головой «Саня», — но пока нет.

— Ладно, — кивнула Клава, — будем знакомить тебя с твоим домом заново. «Вот это стол, за ним едят. Вот это стул, на нем сидят». Такой детский стишок помнишь?

— Нет, — слукавил «Саня».

— Тогда снимай у двери туфли и обувай свои домашние тапочки, надеюсь с моими не спутаешь? Кепку — на вешалку. Сейчас я дам тебе чистые вещи и иди — купайся. Ванная у нас справа от входной двери, возле кухни. Рядом туалет. Увидишь. Не перепутаешь. А я пока нам ужин приготовлю. Кого в коридоре встретишь — здоровайся — это наши соседи. Потом я тебя заново с ними познакомлю. Вот тебе твои чистые вещи, вот полотенце; наша мыльница — зеленая, мы ее в комнату не уносим, не жлобимся, как в некоторых квартирах бывает. Ты у нас хлопец закаленный, моешься летом под холодной водой, так что титан не раскочегаривай. Бритву не даю: бреешься ты раз в неделю, еще не зарос. Ступай.

И Алексей Валентинович ступил за дверь. Длинный полутемный коридор был пуст, ванную и туалет нашел сразу, в расположенной за ними кухне что-то резала на столе, стоя к нему широкой спиной, приземистая седая женщина. Алексей Валентинович не стал привлекать ее внимание и прошмыгнул сначала в туалет с белым чугунным бачком над головой и свисающей на цепи деревянной ручкой, а потом и в ванную комнату. С удовольствием помылся в чугунной эмалированной ванне под стационарным душем, стараясь не замочить бинт на голове. Душ был подключен одной из труб к какому-то стоящему на полу высокому цилиндрическому агрегату с двумя закопченными дверцами и вытяжной трубой, уходящей в стену. Похоже, с помощью этого довоенного чуда теплотехники грели дровами или углем воду в холодные месяцы, а кому нужно, и летом (в углу лежала невысокая аккуратно сложенная поленница коротко напиленных наколотых дров. «Титан», назвала его Клава. Это обнадеживает: в баню ходить не нужно.

Когда освеженный вышел из ванной, с кухни его окликнула Клава:

— Саня, забыла сказать, грязные вещи сложи, пожалуйста, в желтый таз, это наш, я потом все постираю. И сюда подходи. Будешь с нашими соседями заново знакомиться. Я их предупредила о твоей амнезии.

— Здравствуйте, — поприветствовал незнакомых улыбающихся людей на неприятно пропахшей керосином и подгоревшей едой кухне Алексей Валентинович. Ни одного нахмуренного лица, как почему-то ожидалось встретить в коммунальной квартире. Все доброжелательно и в разнобой ответили.

— Мы семья Черкасовых, — крепко пожал ему руку невысокий плотный мужчина лет сорока в полосатой пижаме. — Я Семен Иванович, для тебя — просто дядя Сеня. А это, — он, гордясь, обнял за плечи подошедшую довольно красивую ухоженную темноволосую женщину на полголовы его выше в ярком халате, больше похожем на вечернее платье, — супруга моя. Марья Сергеевна. Для тебя — тетя Муся.

— Очень рад, — искренне ответил Максимов. — Заранее извиняюсь за мою амнезию. Если, что буду в квартире делать не так, не стесняйтесь, ругайте-подсказывайте.

— А еще у нас есть сын Андрей, оболтус шестнадцатилетний, школу закончил, в механико-машиностроительный институт этим летом поступил, как и Клавочка, но на другую специальность, — гордо продолжал дядя Сеня, — но он сейчас с ребятами гуляет. Наши две комнаты — от входной двери слева. Если тебе, что нужно будет — обращайся. Не стесняйся. Всегда поможем.

— А мы, Саня, семья Персовых, — подошла, вытирая руки о засаленный фартук, давешняя приземистая пожилая женщина характерной еврейской наружности, которую он видел со спины, идя купаться. — Я Рахиль Моисеевна, — она подала ему пухлую влажную ладошку, — для тебя — баба Рая, а это, — она обернулась к подошедшему сухонькому старичку в старомодных круглых очках в металлической оправе, — наказание мое многолетнее, муж Мендель Хаимович. Ты его зовешь дедом Мишей. Дверь в нашу комнату справа, возле вашей. Не перепутаешь.