Челтенхэм - [19]

Тут Скиф попал, что называется, в самую точку. Дин в ту пору – да и еще много лет спустя – настолько привык бездумно полагаться на свою всемогущую и непогрешимую интуицию, что ситуация, в которой требовалось присесть и сознательно что-то проанализировать, представлялась ему до крайности экзотической. Очень не скоро и с трудом дошел до него тот факт, что время может быть подспорьем для мыслителя. Как-то так вышло (не без душевной ленности, чего уж скрывать), что боевой принцип «задумался – погиб» незаметно перекочевал у Диноэла в обычную жизнь, и великая заслуга Скифа в том, что пинками и тычками – временами весьма жесткими – он заставил знаменитого контактера учиться думать.

– Ну что же, – пробурчал Дин. – Во всяком случае, я рад, что среди наших горлохватов и ухорезов появился ученый профессор… Как я понимаю, вы предлагаете мне заговор. Недурно. Но я, вообще-то, служу в группе «Эхо»…

– Простите за банальность, но уже нет, – ответил Скиф. – Вы служите у меня, и, между прочим, ваша «Эхо» тоже теперь подчиняется мне, хотя в ближайшее время я не собираюсь ее использовать. Можете передать это жене, вероятно, она обрадуется. Но для вас лично спецназ временно закончился… Да, между прочим, у вас под этим балахоном целый арсенал – избавьтесь от него. В кругах, где нам предстоит вращаться, строгие нравы, там такого никто не потерпит. Оставьте один «танфолио», этого вполне достаточно, в случае серьезной переделки сколько угодно оружия будет валяться под ногами… Это одно. Второе – никакого заговора я вам не предлагаю. Я предлагаю лишь более внимательно смотреть по сторонам и работать с открытыми глазами.

До той поры Диноэл был тем, что можно назвать технологом Контакта. Скиф открыл для него науку, и самое главное – ввел его в политику, за те плотно закрытые двери, за которыми эта самая наука в компании денег и власти решает судьбы мира.

Конец интерлюдии.

Первый брак Диноэла продолжался в общей сложности (случались, естественно, скандальные перерывы) чуть более четырех лет и угас как-то сам собой, без особенных взрывов и потрясений. Дело в том, что представления о семейной жизни были у Франчески достаточно сумбурные: ура, мы вместе, и рука об руку, side by side, skin to skin вперед, к новым приключениям! После приключений – безудержная гулянка, после – подготовка к следующему заходу, снова искросыпительные налеты, походы, спасения, все на волоске, не было бы жизни – нечем было бы рискнуть, выкладываемся по полной, а дальше – вновь гулянка в кругу братьев по крови, оружию и еще не разбери-поймешь чему. «Для настоящих людей, – втолковывала она Диноэлу, – не существует обстоятельств». Надо заметить, что уже в те времена эта догма вызывала у Дина большие сомнения.

* * *

Здесь, наверное, самое время сказать, что хотя и в жестких границах (десятидневный карантин после очередной командировки, отпуск и так далее), но пили в группе «Эхо» по-страшному. И не только пили, но и кололись, и еще не знаю что, и начальство прекрасно об этом знало, но по возможности старалось не замечать.

Не стану рассказывать о конфликтах с мыслящими грибами, хищными минералами и прочее – таких рассказов хватает и без меня. Человеческий разум, оказавшись в условиях, на которые он никогда рассчитан не был, в местах, где время и пространство вытворяют такое, что никаким усилием в голове не уложишь, уже начинает сбоить и глючить сам по себе – галлюцинации и неврозы космонавтов сопровождали уже самые первые шаги человечества во Внеземелье. Но этого мало – Контактерский спецназ действовал в ситуациях, где всевозможная чертовщина зашкаливала до экстрима, где сплошь и рядом шла настоящая война. Для самой закаленной психики тяжкое испытание, когда и без того жуткая смерть твоего товарища превращает его в кошмарного монстра, которого тебе уже самому приходится убивать снова и снова, бессчетное число раз, и ты уже перестаешь понимать, что это – реальность, дурной сон или бред. Старину Слая, вернее, то, чем он стал, Дину удалось собственноручно пристрелить лишь с двенадцатого раза. Первичный отсев в группе «Эхо» составлял примерно восемьдесят шесть процентов, и всем было прекрасно известно, что нормальных тут не держат. Выживал не тот, кто мог справиться со своими психозами – справиться с ними невозможно, не помогали никакие медицинские ухищрения, – а тот, кто научился с ними жить.

Средств не думать о чем-то во все времена и у всех народов было изобретено достаточно, и товарищи Диноэла – кто тайно, кто не очень, – не скупясь, размачивали рога химерам своего сознания и подсознания всей существовавшей на тот день химией, помня, что в состоянии бревна и близких к нему стадиях никакие сны и видения тебе не страшны.

* * *

Несмотря на то что вся история с Франческой, ее феерическими чудесами характера и нравоучениями давно превратилась для Диноэла в полузабытый детский аттракцион бледных теней, на его мировоззрение это знакомство оказало довольно серьезное влияние. В его крови прочно засел вирус кочевой жизни, желания заглянуть за горизонт, побывать там, где нас нет. С наркотиком этой страсти он впоследствии боролся, как мог, и все-таки ничего не мог поделать. Вторым немаловажным следствием стало то, что его приобщение к Контакту началось с темной стороны этой силы, с приоритета важности дела над законностью в критические моменты и попустительством начальства, сознательно глядящего сквозь пальцы на предосудительность и щепетильность ситуации. В результате у Дина на всю оставшуюся жизнь утвердился сугубо кастовый взгляд на окружающий мир и его проблемы: есть мы, то есть полевики СиАй, и есть все остальные. Другими словами, есть свои, какие бы они ни были, и прочие – они чужие, несмотря на все их доблести и правоту.