Челси. Правила игры - [14]

– Не слушай меня, – прошептала я, бросив томный взгляд. – У меня сегодня тоже был тяжёлый день. Лучше пошли к тебе.

– Ну вот, другое дело, – засмеялся он. – Теперь я тебя узнаю. Давай возьмём такси, а то мне через час спать ложиться.

Мы взяли такси и доехали до его дома в Южном Кенсингтоне. Трёхэтажный узкий дом, воткнутый посреди таких же. Мощёная улочка. Цветы в треугольных клумбах перед входом. Чёрная блестящая дверь с золотым номером «73».

Николас расплатился с таксистом, и мы вошли в дом. Открыл бутылку вина, я не пила. Музыки не было. Зашёл в спальню, в оглушительной тишине которой я разделась.

Он подтолкнул меня к кровати и, приспустив брюки, но даже не сняв рубашку, без поцелуев и прелюдий пятиминутно овладел мною. Перевернулся на спину, отдышался. Первое блюдо было горячим. Через пять минут он был готов на второе, которое, однако, также не отличалось продолжительностью. Десерт был жёсткий. Он преподнёс его во всей силе своего Danish hardcore[26] характера. Привязав мои руки к кровати галстуком от Черутти, он перевернул меня на живот и превзошёл себя. Я так хотела его, что никогда не замечала размеров его достоинства, которое, честно говоря, было довольно скромным. Основное удовольствие от секса, чаще всего короткого, я ощущала через осознание того, что вот он во всей своей красе, дикий и злой самец, получает своё быстро и яростно. Ему наплевать, что чувствую я во время секса, ещё он как-то поведал, что ему доставляет особое эротическое удовольствие то, что я, как он выразился, из «более социально низкой нации», ему проще иметь меня, считая меня «объектом», русской игрушкой для европейского джентльмена. Ему приходится быть циником и негодяем в жизни, иначе он не смог бы расслабиться и так овладеть женщиной. Да и я сомневаюсь, что сама отдавалась бы ему с такой же неистовостью, будь он иным.

После он мне сказал:

– Заплати мне.

Я подумала, что он шутит, и переспросила:

– Тебе заплатить? За секс?

– Сладкая моя, ты же знаешь, что мне всегда с тобой нравится, но попробуй понять меня. Мне будет так проще. Если ты мне заплатишь, то получится, что я вроде бы ничего и не хотел, что в секс не было вовлечено никаких чувств, а значит, можно будет считать, что я не изменял Розанн.

Его всегда волновало только то, как будет проще ему. Может быть, за эту эгоистичную прямоту я его и любила. «Хорошо. Пусть будет так, как он хочет», – подумала я, оставив на столике у измятой постели всего один фунт. Он ухмыльнулся.

* * *

Огромное количество людей в столице обеспечивает их текучесть. Новые знакомства каждый день прерывают мысли о старых друзьях. Никто и не вспомнит лёгкого флирта вчерашней ночи. Чтобы оставить хоть небольшое воспоминание друг о друге со вчерашнего вечера, нужно хотя бы переспать, тогда у вашего имени… «Простите, как, вы говорили, вас зовут? Нда-а. Как, вы сказали, зовут вас? Плохая память. На лица у меня память лучше. Хотя я почему-то думал, что вы блондинка…» Тогда у вашего имени есть шанс быть упомянутым в разговоре друзей за пивом на следующий вечер, хотя, увы, это упоминание, скорее всего, будет а-ля «Я такую тёлку вчера…», или в девичьей беседе при накладывании слоя пудры перед очередной диско-охотой на «лосей».

Неудивительно при таком раскладе, что даже у людей, которые знакомы уже давно, уходит не более месяца, чтобы совершенно забыть друг друга. Никто ни по кому не скучает. Слишком много замен вокруг, слишком легко переключиться, отвлечься, развеяться. Они не тратят эмоций на то, чтобы узнать друг друга по-настоящему. Зачем? Люди Запада не мазохисты, они не любят страдать. С глаз долой – из сердца вон! А если сердца никогда и не было, то просто: вон!

Soundtrack (финальный):

Now he is gone.

I don’t know why…

Until these days sometimes I cry…

He didn’t even say goodbye, didn’t take the time to lie.

Bang. Bang.

He shot me down.

My baby shot me down.[27]

Глава 4 Сон вчерашней ночи (номер один)

Цветы на подоконнике завяли, несмотря на то, что я обильно их поливала, а может быть, именно поэтому… Или от недостатка солнца? Ничего не хотелось делать. В сердце перегорели лампочки. Без света было страшно, но лучше уж так, в темноте, чем каждый день ждать, что они перегорят, или отключат свет, или зайдёт кто-нибудь на огонёк, когда никого видеть не хочется.

Я сижу, без движения, уставившись в окно. Сижу долго. Проходит день. Проходит ночь. День. Ночь. День. Ночь. День. Ночь. Снова ночь. Ночь не проходит. Ночь. Мне всё равно. Ночь. Ночь. Ночь. Ночь. Ночь. Ночь. Вспорхнуло усталое удивление: почему? Неужели я настолько выключила себя из жизни, что даже воспоминаний не хватает, чтобы менять картинки за окном? Ночь. Ночь. Надо что-то придумать. Разум содрогнулся и поник. Ничего не получается! Медленно закрадывается страх, грозящий обернуться паникой… Ночь. Ночь. Ночь. Нет, было же в этих отношениях что-то хорошее… Нужно всё пересмотреть. Мне обязательно надо вернуться к жизни, бессмысленно просто глазеть в окно, за которым ничего не происходит? Ничего не происходит… Это моя вина! Ничегошеньки. Только ночь. Что же мешает? Проснись же. Выйди на улицу! Оглядись! В мире много прекрасного. Нужно заново научиться смотреть на лица прохожих, на их улыбки, а не истоптанные ботинки, на которые налипла грязь.