Челси. Правила игры - [10]

В одиннадцать бар закрывался (что в Лондоне не редкость). Мы вышли на улицу и вскоре очутились в маленьком парке, огороженном забором, через который мы, пьяные, перелезли, чтобы добраться до скамейки, стоявшей в центре возле фонтана. Наверное, там он меня поцеловал. Я была в дурмане влечения с первых минут нашего общения, так что мне казалось, что мы целуемся уже давно. Когда же это произошло на самом деле, я вспомнить не решаюсь.

Мы стали встречаться. Обычно раз или два в неделю. Я не была его гёрлфренд, мы просто встречались. Смотрели кино дома, заказывали ужин на дом, общались дома. Все наши встречи проходили дома, под грифом «секретно», он не приглашал меня в рестораны, кинотеатры, театры, поездки, на прогулки. Он не говорил мне комплиментов, не знакомил с друзьями. Я была его тайной жизнью, любовницей, хотя жены у него не было.

Вскоре у Николаса появилась та, что называется гёрлфренд. Респектабельная девица примерно моего возраста, работавшая в банке «Мерилл Линч» и получавшая сто пятьдесят тысяч фунтов в год.

– Ей всего двадцать четыре, как тебе, а она уже получает такие деньги! – восхищённо говорил Николас. – С ней очень хорошо в постели, как и с тобой! У неё фигура похуже и, наверное, попроще лицо, но зато она приглашает к нам в постель своих подружек…

Меня не могло радовать, что Николас рассказывает мне в деталях про свою новую пассию, которую он приглашал на вечеринки и знакомил с друзьями и которую он, очевидно, считал более достойной кандидатурой на роль своей девушки. Я бы ушла, если бы мне позволили уйти, но я видела, что он не хочет терять ни меня, ни её. Ему было удобно иметь двух любовниц и чувствовать себя обворожительным ловеласом.

Через неделю тон его описания своей гёрлфренд сменился:

– Она больше не такая горячая, как в первый раз, и вообще я не хочу её, если с нами нет третьей. Она мне просто fuck-friend.[24] Не знаю, о чём она думает. Пишет мне по десять sms в день… Она мне безразлична. Абсолютно безразлична. К тому же она ест тонну продуктов, и в последний раз пришла в таком отвратительно безвкусном платье… Сегодня она устроила скандал по поводу моей дружелюбности с девушками на дискотеке! Удивительно, но она потребовала, чтобы я был ей верен! Какое она имеет право что-либо вообще требовать?!

Теперь я поняла, почему его отношение к ней изменилось. Николас хотел гёрлфренд, но ненавидел контроль над своей жизнью, и если уж чем пришлось бы жертвовать, то он пожертвовал бы своей девушкой, нежели свободой. Странно, но факт, мужчины могут и умеют быть верными, если они сами решают быть такими, но они ненавидят, когда их заставляют. У мужчин должна быть свобода выбрать верность, иначе будет протест, восстание и полетят головы. Больше он ей не звонил.

Мне нравилось, что Николас не стремился меня поразить и, в отличие от многих других моих ухажёров, не слишком старался мне понравиться. Он был самим собой: эгоистичным, испорченным и часто избалованным ребёнком, которому волей-неволей хотелось потакать. Он часто капризничал и вынуждал меня ему уступать. Одновременно этот ребёнок был очень требовательным, жёстким, сильным мужчиной. Когда капризы ребёнка не помогали, наступали приказы мужчины. В наших отношениях он взял командование в свои руки с первой встречи. Мне следовало сразу это почувствовать и убежать, но нет, я осталась и, более того, была рада, что он делает со мной то, что хочет. Его авторитарность действовала на меня гипнотически. Я подчинялась его командованию, становясь инструментом в руках генерала. Он играл в войну, а я была его пешкой, которой он, я знала, пожертвует не глядя во благо своих целей. Я играла в любовь, очарованная, но всегда не до конца уверенная, что на самом деле люблю его, я предпочитала думать, что люблю, иначе мне сложно было бы объяснить самой себе моё безоговорочное подчинение. Я сама согласилась на эти игры, поэтому жаловаться не приходилось.

Николас был студентом из Дании. Не удивляйтесь, если я скажу, что он изучал финансы и собирался стать банкиром. Где ещё, как не в Лондоне? Здесь воздух пахнет деньгами.

Он происходил из состоятельной семьи известных в Дании землевладельцев. Шестьдесят лет назад его дед начал скупать фермы. Ферма за фермой… Доход от одной он пускал на покупку следующей, и так, к рождению сына, у него накопилось двадцать пять ферм. Сын продолжил дело отца, так что теперь семье Ника принадлежало сорок восемь небольших ферм на юге страны. Некоторые из них были заведомо убыточными или требовали больших затрат на обновление, но дед и отец Николаса всё равно покупали их; покупка ферм для них стала уже некоторого рода хобби.

– Они во всём такие. Может, это жадность? Приходят в супермаркет за булкой хлеба, но в итоге, по непонятно какой причине, везут в тележке полмагазина, – говорил Николас о своей семье.

Он вытащил из папки, лежащей на журнальном столике, недавние фотографии: они с отцом и его друзьями на охоте. Всё по правилам: охотничьи костюмы, лошади и собаки.

– Как в кино про английских аристократов, – сказала я, задумавшись о своём детстве. Я всегда хотела иметь лошадь, но мы не могли это себе позволить. Меня увлекал дух свободы, пространства… Хотелось скакать по степям и равнинам, ни о чём не думая, теряя мысли от бешеной скорости… Я читала много английских романов, и складывалось впечатление, что каждому английскому ребёнку при рождении полагается лошадь. Тогда я жалела, что родилась не в Англии, а в южных широтах СССР.