Человеку нужен лебедь - [32]

Видимо, бурные половодья, встречая на своем пути скалу, создали возвышающиеся друг над другом ровные террасы, а буйные ветры, проносясь через эти каменные ворота, округлили над террасами скалы, и они стали похожи на башни. Самая низкая — круглая и массивная, нависая над водой, выдвинулась вперед, прикрывая собою три небольших башенки с остроконечными шпилями. Мне показалось, что где-то в глубине этого древнего замка взметнулась в небо двадцатиметровая сторожевая башня. Она гордо возвышалась над всеми каменными кручами, будто строго наблюдая за всеми подходами к замку.

— Очень похоже на древнюю крепость, — проговорил я и еще более заинтересованно огляделся.

Подо мной шумела внизу Волноваха. Когда-то высокие каменные горы встали у реки на пути. Она смело и стремительно двинулась на них, долго и упорно старалась пробиться сквозь каменную толщу. Круто подмыла ее, но не осилила. Отчаявшись прорваться к морю напрямик, река отступила назад и резко повернула на восток, потом свернула на запад и, наконец отыскав слабое место, прорвалась через каменную громаду и рванулась на юг. Но на ее пути опять встала скала, и снова упрямая река вступила в борьбу — долгую и тяжкую. Она разлилась огромным озером и, словно накопив силы в нем, перемахнула через скалу и с двадцатиметровой высоты обрушилась вниз, дробя подножье горы. Разрушив его, пробилась вперед. По громадным морщинам горы было видно, что река боролась здесь не одну сотню лет и победила!

В душе я горячо поблагодарил Ивана Семеновича — здесь мне довелось побывать впервые, хотя я уже неплохо знал степную речушку Волноваху. Она мелка, летом местами совсем пересыхает, и только здесь, прорываясь через каменную гряду, передо мной шумела, как в старину, сильная Волноваха.

Надвигался вечер. Тени от башен дотянулись до моих ног. Солнце прислонилось к далекому гребню степного увала. Залитая закатным светом, лесная полоса у чумацкого шляха полыхала огромным, через всю необъятную степь, желтым пожарищем, огненной полосой.

Я поглядел на примостившегося у самой воды, у говорливого родничка, Ивана Семеновича и вдруг понял, что он и в этот раз брал меня не только на богатую перепелиную охоту, а и для того, чтобы показать еще один прекрасный уголок Донецкого края.

…Мне больше не довелось поездить с Иваном Семеновичем Орловым.

Поздней осенью он возвращался с контрольного объезда Белосарайских лиманов на мотоцикле с коляской. Сторонясь шофера-лихача грузовой машины, Иван Семенович подался на середину шоссе и стал притормаживать.

В это время из-за крутого поворота, прикрытого лесной полосой, показался рейсовый красный автобус, переполненный людьми.

Столкновение было неизбежным. Иван Семенович ясно понял, что автобус подомнет мотоцикл под колеса, не удержится на крутом вираже и свалится под глубокий крупнокаменистый откос.

И многие увидели, как, освобождая дорогу автобусу с пассажирами, охотник резко направил свою машину под откос.

Белый как полотно выскочил шофер автобуса. В несколько прыжков достиг он неподвижного Ивана Семеновича, с надеждой склонился над ним.

Сурово сжав губы, выпрямился. Содрал с опущенной головы фуражку.

На шоссе слышались голоса детей. Молча стояли взрослые.

НА КАЛЬМИУСЕ

Майское предрассветье. На небе кумачовые облака, но не от зари, а от мартеновских плавок, еще почти без пассажиров трамваи, еще не ползут на вершины громоздких террикоников вагонетки с породой — в третьей смене шахтой владеют ремонтники, — а по берегу Кальмиуса, широко раскинувшегося в центре города перед плотиной, уже маячат рыболовы. Настороженные, торопливо передвигающиеся фигуры смутно отражаются в темной воде. Тонкие и упругие удилища нацеливаются на водную гладь ставка; устанавливаются сторожки, подвешиваются заливистые колокольчики: чутко слушать, что будет твориться в глубине, около крючков закидных лесок.

Молодой шахтер Василий Чуб торопится — на востоке вот-вот займется заря. Из ночных теней уже выплывают белые от цветов сады; нарастает гул пробуждающегося города. Светлеет водное зеркало.

И вдруг! Посреди пруда с шумом вымахивает вверх в фонтане воды огромная золотисто-желтая рыбина! Блеснув в воздухе, она с плеском ухает вниз, и к берегу бегут, торопятся маленькие волны.

Все на берегу видят это весеннее буйство сазана. Василий Чуб поворачивается к проходчику Карамазову и восхищенно шепчет:

— Видал? — Смотрит на крепильщика Никитина, вздыхая, кивает на середину пруда: — Видал каков, а? Вот такого бы на-гора выдать, а?

Вздох проносится по берегу. Все несколько минут смотрят на то место, где только что вымахивал сазан, все забыли о своих поплавках.

А над водой опять взвивается золотая рыбина. Потом еще. Еще! И вот нет уже водного зеркала, множество фонтанов вырывается вверх, а от них разбегаются во все стороны волны. Они сшибаются друг с другом, иные достигают берега, вздымают легкие поплавки, покачивают закидные лески, и колокольчики мелодично звякают.

Завороженно смотрят на веселое буйство рыболовы. А у Никитина уже дрогнул поплавок и опять застыл. Это полосатый красноплавниковый окунь подошел к крючку, тронул наживку и замер рядом, выжидая, что будет дальше. Все спокойно, окунь глотает червяка и продолжает свой путь. Поплавок медленно уходит вертикально вниз, скрывается под водой. Начинает покачиваться упругое удилище, то склоняясь, то выпрямляясь. Окунь, почувствовав неладное, тянет изо всех сил — леска натягивается струной, не отпускает рыбу. Она, испугавшись, кидается в сторону, налетает на нитку закидной лески. Колокольчик зябко вздрагивает, тихий звон в ушах рыболова гремит раскатом грома. Никитин вскакивает, хватает первое попавшееся под руку удилище и тянет к себе. Но на крючке ничего нет. Рыболов оторопело оглядывает нетронутого червяка на удочке, зачем-то начинает менять его, но в это время почти рядом выбрасывается золотистая туша сазана, и опять громко звякает колокольчик. Никитин протягивает руку к другому удилищу, а сам застыл, не сводит глаз с места, где секунду назад сияла рыбина.